[irrinnaa]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закари Куинто едет в Москву!

[pa4ita]

Как, вы еще не слышали об этом?
"Топ Фильм" (http://ru-ru.facebook.com/TopFilmDistribution?sk=wall), дистрибьютор "Предела риска" сообщает, что 27 сентября Закари Куинто собирается приехать в Москву, чтобы лично представить свой фильм! Аллилуйя!
Есть идея организовать встречу с нашим любимым актером. Кто за?
Для начала нам нужно собрать не меньше 10-15 человек, которые уже сейчас знают, что смогут приехать на встречу с Заком.

Желающие или просто любопытствующие пишите Наташе Рубан [email protected]
А за всеми последними новостями о Закари Куинто можете следите здесь - http://asco-310.livejournal.com

Не упустите свой шанс, возможно единственный, увидеть Закари вживую, а не в грезах!

---

Милки Уэй

[Комар Нервный Кокаинист]

Название: Милки Уэй
Автор: Anasa
Фандом: Герои
Пейринг: Сэмуэль/Эдгар
Саммари: мой первый героевский фик.
Дополнительные персонажи: Аманда, Лидия.
Предупреждения: смотрела Героев всего 1 раз, не сильна в фандоме, но вдохновившись фанфикшеном Marita~ и клипом
«Samuel Sullivan - Count Bodies», ну и конечно самим RK.

- Тоже мне брат нашёлся! Пёс шелудивый твой брат.
(Анатолий Иванов «Тени исчезают в полдень»)

***

Всё лето стоял жаркий, душный июль. Комары летали размером со слона. Постоянно дул обжигающий южный ветер.

Эта ночь была также как все остальные - тёплой и светлой. Небо переливалось миллиардами звёзд Млечного пути, который так удачно пролегал прямо над временной стоянкой бродячего цирка.

Карнавал Братьев Салливан спал беспробудным сном.

В одном из трейлеров под застиранной, залатанной, светло-зелёной простыней лежало два тела – мужчина и женщина. Счастье длилось не долго. В два часа ночи беспокойная красавица вышла на улицу и направилась к полосатому шатру, который стоял в самом центре увеселительной ярмарки. Из него в мрачные, кривые улочки Карнавала пробивались яркие полоски света.

Несколькими часами позже тёмный грузный силуэт приближался к светящемуся куполу. Как большой волосатый мотылёк на огонь, плёлся Эдгар к этому проклятому месту, одновременно желая удовлетворить своё любопытство и узнать, что творится за закрытой дверью, и в то же время, боясь того, что он может увидеть, открыв её. Потому он ковылял неуклюжей медвежьей походкой, переваливаясь с ноги на ногу, а не мчался, как позволяла ему способность.

Резким движением он открыл дверь, она едва не слетела с петель. Эдгар предстал перед ошарашенными Лидией и Сэмуэлем в одних белых пижамных штанах, державшихся на одном лишь тонком шнурке, босиком, с голым торсом. Приглушенный электрический свет чётко очерчивал кубики пресса на рельефном теле трюкача. Взлохмаченный чуб нагло топорщился вверх, придавая его виду решительности.

Лидия сидела в ниглеже, оперевшись на спинку стула обеими руками, прикрытая лишь своими длинными волосами. Сэм стоял за ней. Они оба, не двигаясь, уставились на взбешённые глаза Эда.

- Сэмуэль, - с ходу воззвал нежданный гость, - почему ты интересуешься будущим только в тёмное время суток? Ты не можешь дождаться до утра? Лидия проводит с тобой по пол ночи…Украдкой исчезает из нашего трейлера и идёт к тебе по первому требованию. Я устал от ваших ночных вылазок…

Женщина с прекрасными узорами, разлитыми по всему телу, сидела всё это время без эмоций. Кротко вздохнув, она легким движением взяла атласный, струящийся халат и накинула на себя. Гармоничными движениями убрала слегка вьющиеся локоны назад и перевязала пояском тонкую талию. Посмотрев на Эдгара уставшими от частых ночных посиделок, красными, воспаленными глазами, медленно вышла из шатра, заперев за собой дверь.

- Ты закончил? Почему я вообще должен отчитываться перед тобой? Я обязан следить за благом нашей семьи денно и нощно. И если Лидия приходит ко мне и говорит, что у неё нехорошее предчувствие, я не могу сказать ей: «Прости, но Эдгар будет сердиться, приходи утром»…И что я могу поделать, если видения приходят к ней по ночам. Я не виноват, что ты не можешь её чем-нибудь занять в столь поздний час! Ты, наверное, уже храпишь в это время, вот девочке и нечем заняться, она идёт ко мне. А я уж всегда приму, приголублю… - как ни в чём не бывало, с ухмылкой говорил Сэмуэль, не смотря на собеседника, протирая испачканные в чернилах руки белоснежной тряпкой.

От беспечного вида Сэма и его жалящих змеиных слов у Эдгара побагровели глаза, в одно мгновение он уже был перед Сэмом и держал его обеими руками за бежевую с орнаментом рубашку. Сэм не мог скрыть своего возмущения, тяжелым взглядом своих чёрных, как ночь глаз он посмотрел на Эдгара.

- Ты что? Совсем выжил из ума? Руки...Руки убери! Кем ты себя возомнил? Мало моя семья для тебя сделала? Приютила, откормила, спать уложила, а ты? Ты забылся? Я – хозяин, ты - цепной пёс… Уяснил? Ни больше, ни меньше! – рявкнул озлобленный Сэмуэль.

Хватка Эдгара ослабла, и Сэм освободился из крепких мужских пут. Эд и сам знал эту прописную истину, без всякого напоминания. Но жить рядом с этим ненавистным ему человеком он тоже не мог. Опустившись от бессилия на старое, потертое фортепьяно он произнёс:

- Отпусти меня… – с огромным трудом выдавил Эдгар, ему никогда ещё не приходилось ничего ни у кого просить.

Сэм с удивлением смотрел на него, по-барски прищурив глаза. Взгляд Эдгара ему не удалось уловить, он намертво впечатался в какую-то невидимую точку на ковре, украшенном вензелями, до дыр проеденном карнавальной молью.

Просьба Эдгара, мягко говоря, была не по нраву Сэмуэлю, но он всё же предпочёл не перебивать излияния Эда. Сэм не был готов избавиться от своего преданного вассала.

- Ты должен отпустить нас: меня, мою дочь и Лидию. Ты сам знаешь, я задыхаюсь здесь, Сэм! Я устал быть у тебя на побегушках! Устал от твоих поручений и просьб, от которых невозможно отказаться. Устал от твоих постоянных упрёков, ведь ты и сам знаешь, что свою работу я выполняю без сучка и задоринки. Устал от вечных пререканий с тобой, завести, гнева и ненависти. Устал делить с тобой любимую женщину… - тут он ненадолго остановился, отдышался и продолжал, прибавляя темпу - Я был правой рукой Джозефа.. Ты и пальцем не касался дел семьи. Пьянки и гулянки были твоей стихией. Джозеф никогда бы не отдал тебе бразды правления. Я должен был стать новым Хозяином Карнавала, а не ты! Я должен был стать во главе семьи! – делая акцент на слове «я», метатель ножей взглянул храбрыми и измученными глазами на Сэма. Тот стоял в прострации, улыбка незаметно сошла с его почерневшего лица.

Он понимал: отпустить Эдгара – уж слишком большая цена. Семья, в полной мере, не доверяла Сэму, они знали его буйный нрав, который был не в чести у странствующего люда. А Эдгара люди уважали и боялись, без его поддержки в семье мог подняться бунт. Сэм знал это, и Эдгар знал это.

Хозяин Карнавала подошел вплотную к Эду и аккуратно, нерешительно положил теплые руки на его могучие плечи. Эдгар отчётливо ощутил каждое ледяное кольцо на пальцах Сэма, оставляющие отпечатки на его коже. Мурашки, мелкой дрожью, побежали у него по всему телу, заставив лихорадочно вздрогнуть. Двое мужчин стояли друг напротив друга, как парочка баранов в брачный период. Из ноздрей, чуть ли, не пылал огонь.

- Вот, значит, как ты заговорил, брат мой, Эд! Вот значит, какие мыслишки всё это время блуждали в твоём крошечном мозгу, - с этой фразой Сэм постучал по лбу Эдгара тонким указательным пальцем, Эд, даже не зажмурился, после чего младший Салливан вернул руки в исходную позицию, - А знаешь ли ты, мой дорогой клинконосец, что Аманда – моя дочь?

При этом "пере", вонзенном Сэмуэлем в самое сердце меченосца, Эд достал из-за пазухи свой остро наточенный холодный нож и приставил его к шее Сэма. Остриё нарисовало тонкую красную нить, которая сразу же начала кровоточить и увеличиваться.

- Эд! Будь же благоразумен, - с кошачьими уловками в голосе проговорил Сэм, но ни капли страха за этими интонациями не было слышно.

- Ты врёшь! Ты всё врёшь, Сэмуэль, скажи это, скажи! – еле сдерживаясь, кричал Эдгар.

-Тише Эдгар, ты весь Карнавал разбудишь.

- Она моя дочь, сомнений быть не может. Ты её видел? Как ты можешь так говорить… Она - единственное, что у меня есть, что не принадлежит тебе! Мой трейлер, вся мебель в нём и вся моя одежда и даже эти штаны принадлежат твоей семье! - хватая и тряся их свободной рукой, произнёс Эдгар. От этого телодвижения, тонкий шнурок на брюках порвался.

Эд стал размахивать ножом, и слегка отпустив Сэма, всё же прижал его к деревянному комоду ногой, продолжая свою речь:

- А у меня только ножи, да она. Ты не сможешь её отнять у меня, никогда. Этого я тебе не прощу, Сэмуэль Салливан! - растягивая ненавистное имя, зарычал цепной пёс.

Эдгар говорил правду. Он был обязан Карнавалу не только шмотьём и жилищем, но ещё и жизнью. Кто знает, что бы стало с одиноким мальчиком, если бы его не подобрал добряк Джозеф.

В далёком 80-ом его, совсем ещё мальчишку-подростка, судьба свела с бродячими артистами… В одной из пустынь Техаса они наткнулись на резвого мальчугана с взъерошенным хохолком на голове. Парнишка тащил за собой большой железный ящик, волоча его по земле.

- Эй, парень! Куда ты направляешься? – поинтересовался высокий статный темноволосый мужчина лет двадцати пяти. Это и был Джозеф.

- Куда глаза глядят, мистер! – ответил неприветливый и неучтивый пацан, и даже не посмотрел на своего будущего спасителя.

- Кого-то ты мне напоминаешь…- задумался не надолго Джозеф, - А хочешь с нами, юноша?

Только тогда Эдди поднял свои большие холодные глаз, как клинки и осмотрел весь караван фургончиков. В одном из них он разглядел прекрасную девчушку с длинными русыми волосами. Её руки сверху донизу были пронизаны татуировками, так не вписывающимися в нежный девичий образ. От взгляда стальных глаз-лезвий она тут же спрятала руки, и, посмотрев на них, покраснела.

- Дядя Джозеф! – произнесла она, - Подойдите, пожалуйста!

Мужчина без лишних слов подошёл. Она что-то прошептала ему на ухо и, засмущавшись, дырявой шторкой закрыла окошко, возле которого сидела.

- Да нам очень повезло, что мы тебя встретили…Эдгар! Ну что ж, решено! Ты едешь с нами, брат! – с неподдельной улыбкой произнёс старший Салливан.

«Брат – так меня ещё никто не называл», - подумал Эдгар. Дома он ничего кроме слов «урод» и «ублюдок» не слышал. Отец его частенько поколачивал с бодуна, если, конечно успевал догнать. Однажды Эдди заколол его отцовскими же любимыми ножами, которые и были в этом тяжелом сундуке. Батя Эда до блеска чистил их каждый раз перед очередной попойкой, теперь один из них был в крови.

Тут из–за лошади вышел паренёк, года на 4 старше Эдгара, у него был такой же хохолок, как у мальчика с сундуком. Пронзительно и с презрением посмотрел он на новичка, чёрными, как смоль глазами, пронизанными длинными, будто накрашенными, ресницами. Эдгар с удивлением рассматривал Сэма, он был одет слишком не привычно, странно, но притягательно: его тёмно-фиолетовое пальто было всё изрешечено клёпками, напоминая бесконечный Млечный путь, чуть ли не на каждом пальце у него было по серебряному перстню. Тогда для Эдгара Сэм показался героем, примером для подражания. Что-то в его повадках, походке, жестах выдавало в нём интереснейшую, загадочную личность, он мог бы добиться много в жизни. Так состоялось первое знакомство наших героев. Хотя в дальнейшем первое впечатление Эда быстро иссякло.

Сэм не обращал никакого внимание на новобранца. Брезгливо косился на него, считая третьесортным артистом. Эд был тогда ещё слишком юн, чтобы отточить своё мастерство до совершенства. Тем более у него не было ни поддержки, ни опоры, ни учителя, который бы помог ему познать сущность его способности. Сэм же с детства уже мог горы переворачивать без помощи кого-либо, и он всегда чувствовал свою власть, мощь и превосходство над всеми, включая старшего брата.

Эдгар с первого взгляда влюбился в Лидию, но Сэмуэль постоянно крутился возле первой красавицы бродячего цирка. И метателю ножей, застенчивому, несмышленому парню, ничего не оставалось, как только смотреть за Сэмом, который, как павлин обхаживал неприступную предсказательницу, и сгорать от ревности.

Плюс ко всему Сэмуэль жутко любил покутить, быть в центре внимания, говорил красивые тосты, много пил. Эдгар же был молчаливым парнем, не улыбчивым, да и запах спиртного не мог переносить из-за отца. Так что, он избегал шумных компаний и застолий.

И всё же Сэм время от времени называл Эдгара братом. В моменты, когда ему нужно было, чтобы Эд разобрался кое с кем, покалечил кое-кого, и в благодарность за чисто сделанную работу, именно эти моменты Эдди ценил больше всего. Уж слишком он хотел услышать толику уважения и признательности из уст кумира. Он бы сделал для Сэма всё, чтобы заслужить его уважение или чтобы почувствовать его тёплую крепкую руку на своём плече или чтобы увидеть поощряющий взгляд с лёгкой и короткой, еле уловимой улыбкой.

Взрослея, Эдди всё больше времени стал проводить с Джозефом, который очень хорошо к нему относился. Он стал его наставником. Джозеф помог Эдгару справиться с неконтролируемыми приступами ярости, разобраться в своей силе. Так что, он не считал ничего зазорного в том, что Салливаны просят его оказать им определенные услуги, в силу его способностей.

Воспоминания, возникающие в голове Эдгара, как вспышки, ослепили его. От жуткой боли он уронил нож на пол и упал на колени, схватившись за голову обеими трясущимися руками. Всё это были проделки Дэймона, который прибежал первым на крики.

- Дэймон, оставь нас, иди спать…дальше я сам, - сказал Хозяин Карнавала. Пытаясь повернуться в его сторону, Сэм чуть качнулся, но удержался, оперевшись одной рукой на комод, прикрывая другой свежую рану на шее.

Видимо Дэймон не рассчитал силы, и воспоминания Эдда оказались у Сэма в голове. …Все его поручения и поручения брата, ужасное детство меченосца промелькнули в голове Сэмми одним большим багряным пятном, в горле почувствовался солоноватый едкий привкус.

Дэй выполнил приказ Хозяина и скрылся в темноте.

- Эд, я не могу тебя сейчас отпустить, ты и сам это прекрасно понимаешь! – приглушенным голосом начал Сэм, помогая ему встать, - Нас ждут великие дела. Это будет самое незабываемое шоу и без тебя, Лидии и Аманды мне никак не справится. Грандиозное шоу приведёт нашу семью к благополучию и процветанию. Разве ты не этого хочешь, Эд? Разве ты не хочешь, чтобы твоя семья жила в безопасности, чтобы никто не тыкал в вас пальцами и не орал, как оглашенный, увидев ваши способности?

Прекрасный оратор Сэмуэль Салливан безудержно взывал к Эдгару, роняя красивые слова, которые тут же превращались в райских птиц и разлетались по комнате. Но он совсем забыл, что находится сейчас не перед толпой зевак-лопухов, а перед человеком, с которым он прожил бок о бок всю жизнь и знал все его приёмы. Эдгар рывком оттолкнул Сэма, и сам, медленно, но всё же самостоятельно встал на ноги.

- Знаю я твоё шоу, это будет спектакль одного актёра. Я не хочу в этом участвовать. Через два дня мы уходим, Сэм, это моё последнее слово, - и уже было развернулся к двери, как на пути у него встал окровавленный Сэмуэль.

- Постой, ты не посмеешь меня ослушаться! Подожди! Вспомни, что моя семья сделала для тебя!

- Я то помню, Сэм! А вот ты, помнишь? Кто твоя семья? И кем ты хочешь пожертвовать ради своего величия, - с этими словами он вышел на улицу.

Всё это время, не делая шагу с крыльца, его ждала сонная, озябшая Лидия. Добытый ею где-то цыганский платок с кисточками (видимо принесённый Дэймоном) грел ей плечи. Эд крепко прижал её к себе, и они пошли нога в ногу в свой трейлер.

Сэм проводил их глазами. С трудом он снял испачканную рубаху, сполоснулся прохладной водой из кувшина, рана нещадно защипала. На скорую руку сварганил себе повязку на шею из тряпки и бинта и бухнулся на скрипучую кушетку.

«Никуда он не уйдёт!», - успокаивал себя Сэм, - «я не пущу!».

***

Вечером следующего дня Мэнди закатила светопреставление. Вышла на главную сцену и устроила такое зрелище, какого ещё не видали самые прожженные циркачи. Сэм в ужасном расположении духа, недоумевая, решил протиснуться сквозь толпу и разобраться, в чём там дело.

- Совсем обнаглели уже! Кто? Без моего разрешения, - пробивался он к сцене и вдруг остановился, взглянув на девушку.

Почему-то она напомнила ему Эдгара в день их знакомства черты лица, жёсткий взгляд, движения стальные и точеные.

Никакого сходства с Сэмом. Глаза беспокойного неба, серые, кошачьи. Круглые щёчки, пухлые губки, ни намёка на чётко выраженные скулы Сэма. Даже сурово выступающие надбровные дуги выдавали явный признак отцовства Эдгара.

«Почему же я чувствую в ней что-то своё, неуловимое, родное, чёрт», - с восхищением и слезами гордости на глазах, не понятно откуда взявшимися, смотрел он на кудесницу Мэнди. Толпа ликовала, хлопала в ладоши, выкрикивала её имя.

Его размышление прервал возглас Эдгара, который, оказывается, был, всего в двух шагах от Сэмуэля:

- Это моя девочка! – и с глазами, налитыми счастьем он поспешил подняться на сцену, небрежно расталкивая оголтелый люд. Обнял Аманду, схватил её на руки и стал кружить. Девушка залилась задорным смехом.

«Его девочка, она его девочка, не моя. Нет, она никак не может быть его дочерью», - противоречил сам себе Сэм. В груди нещадно закололо, он зажмурил глаза от адской боли. Схватился за жилет, в месте, где потихоньку стало останавливаться сердце, и сжал грубую ткань в руке. Ощутив на себе сверлящий взгляд, он обернулся и увидел в другом конце толпы Лидию. Она не скрывала слёз, соленые ручейки стекали по её щекам и скапливались на узком подбородке, часто капая вниз. Она встретилась глазами с Сэмом, и тут же отвела их, устремив на сцену. Там её встретил ледяной взгляд Эдгара, который заметил их переглядки с Сэмом. Рывком головы он позвал возлюбленную подняться на сцену.

В ту секунду, когда Лидия и Сэм встретились глазами, Салливан ощутил искреннее сожаление в её взгляде и, почему-то, от этого у него потихоньку по телу стало разливаться тепло. Сэм отвернулся от неё. С большим усилием сделал шаг, по направлению к своему фургончику, второй, третий. И, вдруг, над ним и всей толпой раздался, как гром, голос Эдгара:

- Сэмуэль! Ты ничего не хочешь сказать? как тебе моя дорогая дочка?

Вся толпа уставилась на вожака. Сэм опять посмотрел в сторону Лидии, но её там уже не было, он быстро перевёл взгляд на сцену. Лидия подошла к дочери и коснулась её рукой за плечо, но тут же убрала руку, будто ошпаренная ядовитым взглядом Аманды, которая смотрела на неё, как на злейшего врага.

Аманда росла без матери, озлобленная на весь мир. Она не могла простить ей, что та бросила её. Разумеется, намерения у Лидии были добрыми, она хотела, чтобы у дочери была нормальная жизнь. Чтобы она жила в реальном мире, а не в шуточном карнавальном. Но Мэнди некогда было разбираться в рациональности выбора мамочки. Она ненавидела её за то, что предала её, передав особенные проклятые гены, за то, что её не было рядом, когда она впервые не совладала со своей силой и одним жестом сожгла все занавески, тетради и учебники в классе, за что навсегда получила устойчивую кличку «Фрик»… Ненавидела за то, что её не было рядом, когда она вместо засосов оставила на теле своего парня жуткие ожоги. В тот день, рыдая и взывая к высшим силам, она поклялась найти тот Карнавал - свой родной дом и своего отца, которые по праву принадлежали ей, и которые были отняты трусливой глупой женщиной, по мнению Аманды. Она самостоятельно нашла его, и матери в её новой жизни места не было.

Всё это в одну секунду почувствовала Лидия, но она уже ничего не могла с этим поделать. Бледная как призрак, она молча встала за спину дочери.

…«Нельзя показывать свою слабость!» - дал себе установку Сэмуэль. Ртом он захватил побольше воздуха, боль отступила. Нацепив свою фирменную улыбку во все зубы, он повернулся в сторону Эдгара, увидел его семью... Чуток помедлив, выдавил:

- Что я могу сказать, брат? Аманда прекрасна! – Сэм выдержал паузу. С привычным лукавством прищуренных глаз взглянул на метателя ножей и продолжил, - теперь она будет одной из ведущих звёзд Карнавала Братьев Салливан! Лучшим аттракционом! - обращаясь уже ко всем карнавальщикам, которых он называет семьёй, и вальяжно распростёр руки к небу. Браслеты на его запястьях загремели, как колокола, оглушая притихшую толпу.

По контуру сцены вспыхнул огнь. Из каждого факела фейерверком посыпались мелкие искринки. Толпа залилась в аплодисментах. Мэнди озарилась в до боли знакомой дьявольской, чертовски-притягательной ухмылке.

«Её улыбка слишком похожа на его оскал... И это выражение глаз… Пусть и серых», - Эдгар с беспокойством обратил внимание на эти характерные черты, которых он раньше не замечал или не хотел замечать.

Сэмми с умилением наклонил голову на бок, пораженный огненным представлением, его глаза заблестели сиянием этих тысячи искринок. Для себя он всё решил, резко развернувшись, отправился домой.

- Что? – заревел, как загнанный зверь Эдгар и рысью домчался до Сэма, перегородив ему дорогу, - мы же договорились. Ты обещал нас отпустить.

- А кто здесь хочет уйти, кроме тебя, Эд? - работал на публику Сэмуэль, направив грациозно парящую, правую руку, как дирижёр, в сторону семьи Эда.

- Нет, я не хочу уходить, папа!.. – голос молодой девушки незамедлительно последовал за жестом Сэмуэля, как будто только и ждал его.

Мужчины синхронно, повернулись в сторону юной леди…

- Дядя Сэм, я хочу остаться! – умоляюще произнесла девочка, с ненавистью пронзая отца своими ледяными глазами, в которых пылал огонь. Эдгар не посветил её в свои планы, насчет переезда. Уж кто-кто, а Аманда точно знала, что от того жестокого, «настоящего» мира ничего хорошего ждать не стоит для особенных людей, таких же как она и родители. Шестнадцать лет она рвалась на Карнавал, и никто теперь не смог бы встать на её пути.

- Дитя моё! Карнавал – твоя семья! Мы своих не бросаем и не выгоняем, - распинался Сэм, говоря последние слова, обращаясь к Эдгару, победоносно склонившись над ним.

- Спасибо, дядя Сэм! – завизжала Аманда и захлопала в ладоши, как одиннадцатилетняя девочка, которой подарили плюшевого медвежонка Тэдди.

При каждом новом слове мужчин Лидия всё ниже и ниже опускала голову, постарев за последние месяцы лет на десять, ссутулившись, медленно спустилась со сцены.

«Мою дочь, теперь ждёт тоже, что и меня. Та же жизнь, те же ошибки, те же слёзы... Ох, Джозеф, Джозеф…», - причитала она про себя. Дойдя до своего фургончика, закрылась в нём.

***

- На небе так много звёзд, так много… И не одна из них не принадлежит мне! – с горечью в голосе проговорил Эдгар, пытаясь ухватить глазами каждую жемчужину Млечного пути. Звёздные плевочки не здоровым блеском собирались в погрустневших глазах меченосца. Он погрузился в свои думы.

Меченосцем или рыцарем мечей его любил называть Джозеф. В тот судьбоносный день их знакомства Лидия так и представила Эдгара, шепнув на ухо тогдашнему Хозяину Карнавала: «Эдгар - меченосец». Образ юноши с кинжалами в руках скользнул тогда по её тонкой ручке чёрным отчётливым пятном, будто срисованный с карт таро.

- …Так же, как и мне! – вдруг перебил его мысли Сэмуэль, взглянув через ненужные в данный момент солнцезащитные очки, как у кота Базилио, поддерживая тему звёзд. Но слегка выждав паузу, он сказал:

- Аманда не моя дочь, Эдгар!.. Я понял это на фаер-шоу. Долго не мог вспомнить, где я видел эти глубоко посаженые серые глаза…Джозеф… Теперь я отчётливо вижу его в её жестах, в её интонации…Она послана мне в наказание, да, Эдгар? Я знаю это! - нёс пьяный бред, налакавшийся в своём трейлере Сэмуэль.

Элегантно он поднёс гранёный стакан с виски ко рту, глазами, сквозь пьяный туман и стекло, разглядел серебряное кольцо в виде короны на большом пальце. Этот перстень он снял с умирающего Джозефа. Семейная реликвия, переходящая от отца к сыну, от брата к брату. Только глава клана мог носить его. Но оно было ему велико, сваливалось со всех пальцев, Сэм ухмыльнулся, от этой незатейливой мысли. Выпил залпом до дна. Губы стали влажные, с коричневым оттенком. Языком он слизал остатки горького напитка, с наслаждением прикрыв глаза.

- Эдгар теперь только ты и я…Только мы с тобой…Не уходи от меня брат, не бросай меня, ты мне нужен. Как ты мне нужен, - взмолился Сэм, по щекам потекли то ли пьяные, то ли наигранные слёзы, а может быть и настоящие…

- Сэм, Сэм…- Эдгар подошёл к нему и обнял, заставив, успокоится теплом своего тела. Как долго он ждал этих слов от Сэма… Слишком долго! Когда-то он убил бы за них, но не теперь. Время прошло, слишком много воды утекло, они оба уже не те, что были раньше, повзрослели, постарели.

- Я убил Джозефа, Эдгар, я убил своего брата, - прошептал Сэмуэль на ухо склонившемуся меченосцу, положа руку ему на затылок.

Эдгар с присущим ему спокойствием заявил:

- Я знаю, Лидия рассказала мне!

- Что ты будешь делать? – серьёзно, без слёз и улыбок спросил Сэм, подняв свой пронзительный испепеляющий взгляд чёрных, как уголь глаз на преданного пса.

Эд не показал ни одной эмоции, лишь опустил глаза в пол:

- Я буду служить тебе! Также как Джозефу. Мне некуда идти и не к кому…Карнавал – моя судьба, моя семья и любовь…

Грозно сдвинув брови, он опустился к сидящему Сэмуэлю, который метался взглядом по комнате, пытаясь отыскать во мраке что-то… Эдгар горячо поцеловал его в щёку и долго не отпускал, закрыв глаза, хотел продлить этот момент как можно дольше.

Сэм снова и снова перекручивал его слова в голове и понял, что чейчас произошло только тогда, когда Эд уже вышел из фургончика.

***

Одобрительно кивая головой, хозяин Карнавала, внимательно рассматривал свой готический портрет в большом кривом зеркале, размером с человеческий рост. Скользнул глазами, начиная с умело уложенных волос на голове и заканчивая высоко поднятыми острыми носами "ковбойских" сапог. На что-то злясь, тихонько выругался и нервно одёрнул свою многослойную одежду. В помещение вошёл запыхавшийся Эдгар в огромных запылившихся коричневых ботинках, в кожаной куртке с нашитыми на ней заплатками из звучных лейблов и в чертовски хорошо сидящих на нём потёртых джинсах. Сразу стало понятно, что он вернулся из города. Эд пытался расправить небрежно задранную майку, из-под которой торчали две рукояти ножей-бумерангов, в конце концов, натянул её сверху на них, опустил куртку.

- Как я выгляжу, Эд? – спросил Сэмми, поправляя манжеты рубашки, торчащие из-под рукавов плаща, того самого, темно-фиолетового, пронизанного «Млечным путём». Нехотя Эдгар поднял глаза на отражение Сэма и, узнав прежнего кумира, подошел ближе.

- Как король, брат! – наверное, в первый раз в жизнь Эдди произнёс это постоянно вертевшееся на языке слово, но всё никак не мог пересилить себя и признать, что они с Сэмом уже давным-давно, как братья. Из-за Лидии они, конечно, приходились друг другу ещё и молочными братьями, но это совершенно другое. Они были одной семьёй, прошедшей через счастье и горе. Эдгар был уже не один, как перст, и они выяснили это ещё не так давно грустным звездным вечером.

Отражение в искаженном зеркале выглядело смешно - оно вытягивало фигуры. Сэмуэль получился одного роста с Эдом, мужчины заулыбались. Как услужливый паж, Эдгар поправил воротник рубахи Сэмуэля, оттряхнул пыль с плаща. Вдруг Эд на секунду остановился, глаза наполнились искренним раскаянием, как у провинившейся дворняги. Рыцарь мечей провел пальцем по длинному тонкому шраму на шее Сэмуэля, тот зажмурил глаза, будто вновь почувствовал боль от проникающего лезвия. Затем опустив голову, глядел исподлобья твёрдым, испытывающим взглядом, глаза блеснули чёрными молниями. Руки Эдгара сами плавно скользнули от шеи Сэма, по всему его телу, к ладоням, меченосец опять ощутил холод металла на тёплых пальцах Сэма. Подбородком он уткнулся в плечо Хозяина Карнавала и своего Хозяина. Сэм освободил одну руку и положил её на голову Эдгара, погладил по загривку, как верного сторожевого пса.

«- Хм, а куда делся мой хохолок?», - с сентиментальной ностальгией поинтересовался Сэм у самого себя. Но тут же одумался и выпрямился, вернувшись к делам насущным.

- Эдгар, ты сделал всё, что я просил? – серьёзным и немного встревоженным тоном произнёс Сэм.

Эд опустил голову. Отошёл от зеркала, как будто почувствовал, что боле не достоин, стоять рядом с «королём». Попятившись назад, спиной он нащупал деревянную балку, прислонился к ней, достал из кармана Джинс пачку Мальборо, достал сигарету, закурил.

- Да, я привёл всех кого смог найти в короткий срок. Всех, кого ты указал, - отчитался пёс.

- Это великий день, мой друг, - вдохновленный своим красноречием, повернулся к нему Сэмуэль. Но его оглушила мысль, которую он тут же высказал, говоря куда-то в пустоту, наверняка сам не подозревая, что произнёс её вслух - а вдруг ничего не получится?

Эд выкинул в мгновение ока выкуренную сигарету, и крепко схватив Сэма за предплечья, сказал:

- Всё получится! Я рядом, я всегда буду рядом и….

- Дядя Сэм, толпа собралась, тебе пора! – прокричала Аманда.

Мужчины вздрогнули. Эд опустил руки, а Сэмуэль дважды свёл вместе лопатки, слегка встряхивая головой, пытаясь, успокоится. В висках нехорошо застучало, как при плохом предчувствии.

«Эх, жаль, с Лидией сегодня не удалось пообщаться!»,- подумал обеспокоенный Салливан и, раскрыв тяжелую бархатную ткань занавеса, вышел на сцену. Эдгар поспешил вслед за ним.

***

Сэму не удалось осуществить задуманное. Ной Беннет, старый пройдоха из Компании по отслеживанию людей со сверхвозможностями, увёл всех с Карнавала. Он узнал, что сила Сэма зависит от присутствующих по близости особенных людей.

Как он нашёл Карнавал?

Аманда помогла ему за хорошую плату – он пообещал, что после того, как он возьмёт Сэма с пособниками, она станет Хозяйкой Странствующего Карнавала.

Как только Сэм вышел на сцену, Ной выстрелил в него. Эдгар бесстрашно ринулся наперерез пули, заслонив своим телом Сэма, пуля попала ему в живот и прошла на вылет. Но перед тем как упасть, он успел кинуть счастливый нож в своего убийцу. Клинок попал прямо в левый глаз Беннету, пробив роговые очки.

- Нет! – закричали Сэмуэль и Лидия, которую держал Сайлар, не давая выпутаться и подойти к умирающему любимому.

- Эдгар, Эдгар, брат мой, брат…Одна пуля, одна кровь – кричал в беспамятстве Сэмуэль. Его тоже ранило той же пулей, что и Эдгара. Сэмуэль опустился на колени и держал меченосца до его последнего вздоха.

P.S.

Сэмуэль, отстраненно, смотрел на свои окровавленные руки, не замечая больше никого перед собой. На запястьях закрылись наручники. Кольцо за кольцом, браслеты, амулеты аккуратно снимали с него. Но фамильной «короны» не было. И вот уже его руки завязали в какую-то белую ткань.

- Нет, нет! Откройте мне мои руки! Мне надо их увидеть!!! Мне надо увидеть его на них!!! – бился в истерике Сэмуэль, зрачки у него бегали, как чёртики. Его определили в спец.блок в тюрьме для особенных.

Лидию забрал к себе «подобревший» Сайлар-Габриэль. Наконец она зажила жизнью, которой всегда хотела вдали от Карнавала.

***

Кольцо-корона, нанизанное на серебряную цепочку, болталось на груди молодой и цветущей девушки. Тонкими пальцами она прикасалась к холодному металлу, который врезался острыми частями ей в кожу, оставляя белые, еле заметные следы. Оно придавало ей силы, уверенности в завтрашнем дне. Стальными глазами она осматривала свои владения - тёмные кривые улочки задержавшегося в одном месте Карнавала, фургончики артистов, шатры аттракционов. А над этим всем, все, также переливаясь тысячами оттенков, пролегал Млечный путь.

Мэнди стала хорошей Хозяюшкой. Всё-таки в ней текла кровь Салливанов….

Но это уже совсем другая история.

---

"Третья попытка" by irrinnaa

[irrinnaa]

Название: Третья попытка
Автор: irrinnaa
Бета: ave_2006
Пейринг: Мэтт Паркман/Сайлар
Тип: слэш
Рейтинг: R
Жанр: чуть-чуть ангста
Количество слов: 1110
Саммари: Чтобы могло бы случиться, если бы Дженис не вернулась в то время, когда Сайлар уговаривал Мэтта лишить его способностей и у Паркмана была бы третья попытка?


- Ты должен это сделать, Мэтт, хотя бы ради того, чтобы я не причинил вред твоей семье!
Сайлар перешел на крик, необходимость просить об этом Паркмана злила его. Нервно озираясь по сторонам, он не сразу заметил, как в стоящем напротив его мужчине что-то изменилось.
И теперь, встретившись с его непривычно жестким взглядом, Сайлар, почувствовав опасность, поджался. В тот же миг его тело сковала невидимая энергия и перед глазами все поплыло. Он дернулся, но быстро понял, что сила, удерживающая его на месте, сильнее всех его усилий. Такое состояние длилось всего пару секунд, затем Сайлара отпустило; вместе с чужим воздействием из него ушло что-то своё, оставляя внутри него странную пустоту.
- Что это было? – он поднял руку, намереваясь слегка толкнуть Паркмана телекинезом.
Жест. Это был всего лишь жест…
- У тебя получилось!
- О, да! Теперь ты такой же, как все.
Сайлар поднимает глаза, чтобы успеть заметить летящий в его лицо кулак. Бывший полицейский бьет без замаха и Сайлар верит, что заслужил это. Тяжелый поставленный удар – но даже этого недостаточно, чтобы поселить в нем страх. Всё меняется после осознания смысла слов Мэтта, проложивших собой путь к его знакомству с новой реальностью своим ощущением полной в ней уязвимости. Он почти не помнит, как жил до своих способностей, не знает, что делать без них. Это одновременно завораживает и пугает.
Додумать он не успевает – острый запах склонившегося над ним Паркмана сбивает все мысли.
Тот пахнет кухней, домом, любимым пюре маленького Мэтью и своей нужностью.
Когда-то и он сам так пах.
Казалось, с того времени прошли годы. Стерев четкую линию реальности, этот запах, подобно поселившимся в его голове чужим воспоминаниям, окутывает Сайлара иллюзией прожитой кем-то жизни.
Жизни, которую он мог прожить сам.
И от этого он еще сильнее ненавидит этот запах. Так было всегда с того момента, как он впервые его почувствовал. Им пропиталось всё – одежда, дом, тело Паркмана и его собственные кошмары. Мэтт не знает, что именно он поселил в нем страх. Сны напоминали Сайлару о днях собственной иллюзорности, где он в ужасе цеплялся в Мэтта, умоляя его о собственной жизни. В кошмарах центром его существования был Паркман и он тянулся к нему, как к свету, пронизывающему его глубокую тьму. Центр света постоянно смещался. Насмешливо мигнув, он всегда гас, оставляя Сайлара в вязкой тьме его больного разума, но он всегда знал, что тот где-то рядом незримо наблюдает за ним. В своих снах он научился вычислять присутствие Паркмана по такому ненавистному и необходимому запаху дома и семьи.
Запаху Паркмана.
От него до тошноты сводит зубы. Эффект больного дежавю изломанного восприятия снова заставляет его тянуться к своему кромешному светочу, чтобы глубже вдохнуть его запах. Впитать его в себя и окружиться аурой чужой, но все-таки нужности.

Какая ирония - это смешно и его сводит от смеха именно в тот момент, когда Мэтт, склонившись над ним, решает, что делать дальше. И в ту же секунду приняв смех на свой счет, Паркман снова заносит над ним крупный кулак, но тот, словно не замечая этого, продолжает улыбаться и смотреть ему прямо в глаза. И тогда в Мэтте что-то меняется. Присев на одно колено, Паркман медлит, ожидая его реакции. Любого неверного взгляда, движения или жеста. Он ждет от него повода, всего одного, ему хватит и мизерного, но взгляд Сайлара открыт. Мэтт всматривается и не находит в нем следа былого безумия. И тогда Сайлар решается.
- Мэтт, послушай. Я бы никогда не причинил вред Дженис и Мэтти. Это были всего лишь слова. Без них ты меня не слушал.
- Ты, долбанный монстр, не смей даже говорить о них!
- Мэтт…
Что-то не так.
Неправильно.
Мэтт всегда знал, что Сайлар - больной на всю голову извращенец и сейчас этот извращенец, положив руку ему на бедро, выжидающе смотрит в глаза и снова произносит его имя.
- Мэтт…
- Какого черта ты делаешь?! Убери от меня свои руки!
Мэтт снова бьет, целясь ему в лицо, но Сайлар дергается в сторону, отчего Паркман промазывает и по инерции заваливается на бок, чем тут же пользуется Сайлар, вплотную прижимаясь к нему.
- Не смей ко мне прикасаться! – кричит Мэтт и отталкивает его от себя.
- Да, таким ты мне нравишься больше, - Сайлар вновь улыбается.
- Больше не делай так!
- Хорошо. Я буду делать и говорить, что ты скажешь.
Поднявшись с пола следом за Паркманом, Сайлар поправил свое пальто, затем посмотрел на Мэтта.
- О чем ты всё время говоришь? – брезгливо морщился Мэтт и Сайлар чуть театрально взмахнул руками, прося у него внимания.
- Пожалуйста, Паркман, выслушай меня, - увидев ожидание во взгляде, он поспешил продолжить. - Я хочу извиниться за то, что был с Дженис, я сделаю всё, что ты захочешь.
До Паркмана еще не дошел весь смысл его слов, на языке крутились укоры и обвинения, но раньше, чем они успели сорваться с его губ, Сайлар сел перед Мэттом на колени и потянулся к молнии его брюк. В немой паузе Паркман потрясенно наблюдал, как Сайлар быстро извлек из брюк его член и целиком его заглотил. Настойчивые жадные движения губ и языка обожгли Мэтта, секунды стремительно утекали, а он так и не мог его остановить. Сайлар оперся руками ему в бедра, и Мэтт почувствовал, как, растягивая горячий рот, растет его эрекция. Когда его член перестал вмещаться у Сайлара во рту, Паркман вцепился в его волосы и, оттянув его от себя, принялся трахать его рот. Мэтт усмехнулся, заметив, как увлажнились глаза мужчины, но никто из них не обращал на это внимания – Сайлар крепче сжал бедра Паркмана, словно запрещая ему отстраняться, если тот вдруг этого захочет.
А Мэтт и не собирался. Он был даже рад, что не остановил Сайлара и теперь, глядя, как его член исчезает в таком горячем и мокром рту, Мэтт произнес:
- Ты проглотишь всё до последней капли.
Сайлар лишь поднял на него глаза, показывая, что услышал его. Звучно трахая его в рот, Мэтт опирался на его голову. Чувствуя приближающуюся разрядку, он стал быстрее двигаться. Сайлар расслабился, он уже привык к его движениям, но Мэтт ни в чем не собирался его щадить. Мужчина стал резче и глубже толкаться в его глотку; он чувствовал, как бархатистые стенки гортани плотно сжимают его член, чувствовал, как конвульсивно сжимается горло, жарче обхватывая его.
Самое то. То, что нужно. Он и не думал, что увидит своего врага таким. От взгляда на Сайлара дрожь пронзила его тело и Паркман, прижав к себе его голову, кончает.
Сайлар чуть поперхнулся, и Мэтт отпустил его голову, но тот не отстранялся. Мэтт ощутил болезненно-щекотные прикосновения языка. Сайлар облизывал его член, медленно, по-хозяйски, словно желая продлить их контакт. Паркман оттолкнул его от себя и тот упал спиной на пол. Когда Мэтт застегивал брюки, он успел заметить легкое разочарование во взгляде Сайлара.
- На сегодня достаточно, - Паркман кое-что понял и не намерен давать ему спуска. – Придешь через неделю в это же время. А теперь убирайся из моего дома.

Fin.

@темы: драббл, angst, slash, R

---

save & kill по Heroes

[Аурум]

Думаю, что модератор будет не против, а нашему фэндому полезно вспомнить имена главных героев, их достоинства и недостатки)))
Я составляю список из 10 героев, у каждого из них 10 баллов жизни.
Первый игрок копирует список в комментарии и убивает одного персонажа - ставит kill и минусует 2 балла жизни, а второго персонажа спасает – ставит save и плюсует 2 балла жизни.
Второй игрок копирует список первого и вносит свои коррективы по тому же принципу: save & kill , плюсует и убавляет баллы.
Третий работает со списком второго, и так далее.

Персонаж, у которого будет 30 баллов, попадет в зал Славы.
Персонаж, который останется с 0 баллов, попадает на кладбище.

Вместо ушедших персонажей вписываются новые.
Оставлять комментарий со списком можно раз в день.

Стартовые позиции:
1. Нейтан Петрелли 10
2. Питер Петрелли 10
3. Хиро Накамура 10
4. Мэтт Паркман 10
5. Сайлар 10
6. Ной Беннет 10
7. Сэм Салливан 10
8. Мохиндер Суреш 10
9. Клэр Беннет 10
10. Эмиль Дэнко 10

шовинистический список получился, ну да ладно.

Зал славы: Нейтан Петрелли, Питер Петрелли, Адам Монро, Хиро Накамура, Мэтт Паркман.

Кладбище: Клэр Беннет, Мохиндер Суреш, Эмиль Дэнко, Анжела Петрелли, Артур Петрелли, Элль Бишоп, Трейси Штраус, Сэм Салливан, Чарли Эндрюс, Ной Беннет, Эрик Дойл.

запись создана: 02.02.2011 в 11:41

@темы: humor

---

"Именем его" by Polgara

[Rozmary]

Название: Именем его
Автор: Polgara ( которая Rozmary )
Бета: сырой вариант
Фэндом: Герои
Отказ: все права принадлежат создателям сериала
Пейринг: Сайлар/Клэр
Жанр: romance
Рейтинг:R
Размер: мини
Статус: не закончен
Саммари: прошло 50 лет.
Предупреждение: AU, прошло 50лет, POV Клэр

Часть 1. (522 слова)
Одно
Его имя вызывает пожар в груди. Все пятьдесят лет Клэр путешествовала
по миру, пряталась от него, самой себя и своих желаний.
Умерли практически все, кого она знала. Но не он.
Между
чарлидером и серийным убийцей было так много: Убийства, боль, страх,
потери, безумная страсть, которая так и не нашла выхода, и даже смерть.
Ощущение
, что он есть, что он ждет - это возбуждало Клэр. Она была замужем три
раза. И никто из этих мужчин не мог дать ей детей.
Девушка вообще сомневалась, что может их иметь.
Но в кабинете врач развел руками, она была абсолютно здорова.
Никто, кроме него не мог вызвать в ней такую бурю эмоций, хотя они даже не делили с Сайларом постель.
Хотя бесчисленное количество раз она представляла, как это могло бы быть.
Клэр не кончала, если не закрывала глаза и не вызывала его лицо в своем воображении. Тогда разрядка наступала мгновенно.
Однажды, она вышла на кухню, ещё теплая, и сонная-сонная. Кофе было бы нектаром.
Джерри стоял спиной к ней и варил напиток богов, неспешно помешивая его в джезве длинной ложечкой.
Мужчина повернулся и с улыбкой налил ей чашку.
Она улыбнулась в ответ и, прикрыв глаза, вдохнула божественный аромат.
-Спасибо, Габриэл.
В ответ тишина. Казалось, что что-то не так. Клэр открыла глаза: Лицо мужа окаменело.
-Мы должны развестись. - выдохнул он сквозь зубы.
Клэр окончательно проснулась.
-Почему? Разве ты не любишь меня? Что?..
Джерри перебил её и горько усмехнулся.
-В том-то и дело, что люблю. Но в постели, во сне, даже сейчас ты зовешь другого мужчину. Не меня.
Клэр казалась испуганной.
-Что ты имеешь в виду? ...Я..
-Нет, Клэр. Тебе нужен только Габриэл, черт бы его побрал, кем бы он не был! Я пришлю тебе документы почтой.
Так кончились два её брака. Они все не длились больше 6 лет.
Первый муж, Уэст, за которого она вышла назло Сайлару, исчез без вести, через 3 месяца после свадьбы.
Объяснять,
почему тебе всегда 17 лет было невыносимо. Слава Богу, ей не пришлось
этого делать, но были другие причины для расставаний.
Но Ему не нужны объяснения, оправдания. Он примет её любой, в любое время.
Потому что таких, как Они всего двое. Клэр и Габриэл-одни во всем мире.
В газетах изредка печатали статьи некоего Габриэла Грея.
Философская колонка, где он повествует о высоком, красивом, вечном, низменном, убогом, грязном.
Она всегда с нетерпением раскрывала газету и искала новую статью.
Сегодняшняя была посвящена ей.
«Одиночество. О нём писали многие авторы.

И только этой цитатой можно описать пустоту, открытой раной, алеющей в
груди: «быть одному можно... оставаться одному нельзя...»
Я так долго тебя жду…».

Что-то надломилось внутри, с отвратительным треском, заполняя грудь мелкими осколками, которые тут же сладко заныли.
Решение созрело практически мгновенно.

Клэр берет телефон, который тут же выскальзывает из ослабевших рук.
Она
поднимает его и переводит дыхание. Спустя пару минут, набирает цифры,
которые знает наизусть. Которые повторяла про себя миллион раз.
-Любимая.
Утверждение.
Определитель номера или он ждал моего звонка? Габриэл молчит, ждет. Она
не звонила более 40 лет. Сердце в груди опять сделало кульбит.
Клэр судорожно сжимает бедра только от звука его голоса. Она сдавленно заставляет себя ответить.
-Хитроу. 2 ночи. Через 3 дня.
Клэр вешает трубку и выдыхает.
Пути назад нет.


и картинка. Девушка напомнила Клэр. вот я надпись и подправила(хоть и кривовато) :)

@темы: het, romance, R

---

"Утро двадцать шестого декабря" и "Ровно в полночь" by lorenell

[lorenell]

С наступающим, уважаемые сообщники)))

Название: Утро двадцать шестого декабря
Автор:  lorenell
Фандом: Heroes
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: G, хотя и префемслэш
Пейринг: Анжела Петрелли, Сандра Беннет
Жанр: общий
Размер: драббл
Саммари: Утро после волшебной Рождественской ночи, вафли с кленовым сиропом и бутылка коньяка.
Предупреждения: возможно ООС
От автора: написано на НГ-фест дл сообщества 10 фанфиков)))

Двадцать шестого декабря Анжела проснулась поздно. По комнате был разбросан пушистый искусственный снег, елка пестрела украшениями, а стол казался девственно чистым – кто-то убрал всю посуду и пустые бутылки.
Голова не болела. Почти.
В ванной миссис Петрелли постаралась привести себя в порядок, используя все те средства, без которых трудно представить жизнь современной женщины.
«Нужно найти аспирин».
В аптечке ничего не было.
Судя по всему, семейный рождественский ужин перешел в мягкую дружескую попойку.

Из кухни пахло вафлями и кленовым сиропом. Анжела вздохнула: ей-то в последнее время почти некогда было готовить что-то домашнее. Все рестораны и званые обеды.
У плиты суетилась худощавая блондинка в платье небесного цвета. Миссис Петрелли даже помнила ее имя, все-таки приемная мать маленькой Клер.
- Доброе утро, Сандра, - произнесла Анжела. – Не думала, что вы останетесь.
- Доброе утро, - вежливо бросила через плечо женщина. – Признаться, я хотела было уйти, но здесь столько работы... И вы выглядели очень уставшей, - неуверенная пауза. - Я сделала что-то не так?
- Нет. Все нормально, Сандра. Кстати, вы не знаете, куда делись все таблетки из аптечки в ванной? – почти ласково спросила миссис Петрелли.
- У ваших лекарственных препаратов давно истек срок годности, - покачала головой Сандра. – Думаю, то, что я подарила вам, послужит своеобразной заменой аспирину. Сверток найдете под елкой.
- Спасибо.

Разгребая все те же кучи пушистого снега, Анжела выудила из-под искусственной зимней красавицы обещанный сверток.
Хороший коньяк – лучший подарок. Особенно с утра.
- Лучше, конечно, пять звездочек, - улыбнулась миссис Петрелли, придирчиво рассматривая надписи на бутылке, - но тоже неплохо.
Анжела зашла на кухню, приглашающе достала два бокала и по-хозяйски присела на краешек стула.
- С Рождеством, Анжела, - сказала Сандра, неуверенно гладя пальцем свой новый браслет. – Простите, что не сказала раньше - спасибо за подарок, хотя он, наверное, очень дорогой.
- Есть такой тип людей, - ответила миссис Петрелли, - которым можно дарить только дорогие подарки.


Название: Ровно в полночь
Автор:  lorenell
Фандом: Heroes
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: G
Пейринг: Питер Петрелли, Анжела Петрелли, Сайлар
Жанр: общий
Размер: драббл
Саммари: "Если ровно в полночь загадать желание, то оно обязательно сбудется".
От автора: написано на НГ-фест для сообщества 10 фанфиков)))

Маленький Питер Петрелли не хотел идти спать.

Сегодня днем Нейтан рассказывал ему о Рождестве, точнее, пересказывал то, что говорили в школе: об Иисусе, о волхвах, о звезде, о елке. Четырехлетний мальчишка с интересом слушал брата, жадно ловил каждое слово.
Но, несмотря на увлекательность повествования, в голове Питера прочно засело одно-единственное поверье: «Если ровно в полночь загадать желание, то оно обязательно сбудется».
У Питера было одно такое желание, и поэтому он наотрез отказывался ложиться спать ровно в десять, как положено.

- Мам, ты не понимаешь, - едва не плакал ребенок.
- Я все прекрасно понимаю, сладкий. Не будь непослушным - Санта не любит непослушных детей, - Анжела выглядела строгой.
- Пусть Санта не приносит мне подарков, пусть, пусть! – переживал младший Петрелли.
- Ну что ты капризничаешь? – поджала губы мать.
Питер ужасно не любил, когда она так делала.
- Ладно, лягу, - мальчик скорчил недовольную рожицу.
- Вот и умничка, - улыбнулась Анжела.
Она поцеловала сына и вышла из его комнаты.

«Я... я все равно не усну, нет. Я буду сидеть и следить за временем. Я должен загадать желание. Такое только раз в году случается», - думал маленький Питер, сжимая в ладонях желтый карманный фонарик Нейтана.
И у него получилось.
Стрелки часов показали ровно двенадцать.
Питер зажмурился и начал загадывать:
«Я хочу, чтобы папа всегда был рядом с нами и никуда не уезжал».
Но ничего не изменилось... Сразу после Рождества Артур Петрелли улетел в Японию на целый месяц.
С тех пор Питер не верил в магию этого праздника.

Двадцать восемь лет спустя.
- По моим расчетам, - протянул Сайлар, развалившись на кожаном диване, - завтра будет Рождество. Подаришь мне что-нибудь?
От улыбчивой рожи часовщика почти тошнило.
- Нет, но могу посоветовать кое-что, - ответил Питер, некрасиво кривя губы. – Когда часы пробьют двенадцать, загадай желание. Может, выберемся отсюда.
- Мне нравится ход твоих мыслей! – фыркнул Сайлар.
В тот год им удалось сбежать из-за Стены.
Хотя Гэбриел загадывал вовсе не это.

@темы: драббл, g, gen

---

"Слуги Мельпомены" by Marita~

[Marita~]

Название: Слуги Мельпомены
Автор: Marita~
Пэйринг: Роберт Неппер/Хайден Панеттьерри, Самуэль/Клэр
Рейтинг: PG-13
Жанр: RPF, Romance, AU
Дисклеймер: Все персонажи сериала "Герои" принадлежат Тиму Крингу и компании NBC, актеры, понятное дело, принадлежат сами себе
Саммари: очередное издевательство над героями сериала "Герои", а также актерами, этих самых героев играющими
Предупреждения: у автора разгулялась фантазия, не принимайте все так близко к сердцу
Примечание: написано в подарок для  JesusNotChrist


Готично-черная дорожная сумка с вызывающе алым «Made in France» по правому борту, словно сторожевая собака, раскинулась поперек порога, начисто перегородив собою выход. Ее распахнутая, точно в ленивом зевке, хищная пасть ежеминутно принимала в себя новые и новые порции коробочной обуви и практически не ношенных шмоток - Гретхен опустошала свой гардероб. Пятая пара туфель, вторые сапоги, кофточка со стразами поверх стянутой резинками стопки тетрадей… «Да как же она все это потащит в одиночку?»

- Рене, проводишь ее в аэропорт. До самого трапа, слышишь? И проследи, чтобы по дороге с ней ничего… гхм… - севшие голосовые связки давали о себе знать. «Минералки бы сейчас, а еще лучше – кофе. Молочного капучино с шоколадом…Эх, мечты, мечты!» - … ничего не случилось, Рене! - закончила она, осторожно прокашлявшись.

Лицо немногим светлее сапожного гуталина, индейски невозмутимый профиль на фоне ярко-синего пластика входных дверей - наслаждаться этой изысканной цветовой гаммой можно было до бесконечности. По-наполеоновски скрестив руки на груди, Рене, недвижная и безгласная статуя, словно бы позировал на камеру, и лишь многозначительное «проследи, чтоб по дороге с ней ничего не случилось» вывело его из этого каталептического состояния.

Короткий согласительный кивок, и, тенью отделившись от стены, он решительно шагнул к забитой до краев сумке.

- С-спасибо, Клэр! Конечно, ты меня всегда выручала, и все такое прочее, а сейчас я вроде как предаю тебя, бросаю в трудную минуту, но… – в женственном контральто ее подруги звучало нескрываемое облегчение, разбавленное, впрочем, некоторым чувством вины – мол, я-то ухожу, а вот тебе еще…

«Ладно, лучше об этом не думать… и на часы тоже не смотреть…Капучино! Полцарства за капучино!» - она облизнула болезненно пересохшие губы.

- Что «но»? Так оно и есть. Как ни крути, это предательство, Гретхен. Мы с отцом готовы были на все ради твоей безопасности, а ты… - ее саму неприятно поразило, насколько неискренне, «деревянно» вышло у нее это, по сути своей, достаточно трагическое заявление. «С раннего утра… одно и то же… по десятому кругу… господи, как я устала!»

- А я боюсь за свою жизнь! – взвизгнула Гретхен неожиданно пронзительным голосом. – Которая у меня одна единственная, и расставаться с которой я сейчас не имею ни малейшего желания. Ну почему ты все время забываешь о том, насколько мы с тобою разные?!

«Так, сейчас последует пятнадцатиминутная речь на тему «Я не такая, как ты». Проматываем…», - она устало опустилась на стул. Конечно, заламывать руки у порога, выслушивая рассерженный монолог Гретхен, было бы гораздо эффектнее, но ноги просто молили о пощаде. Полдня в новых, практически неразношенных туфлях, на каблуках, что добавляли ей десять дополнительных сантиметров росту – любая бы взвыла уже пару часов спустя этой изощреннейшей пытки, а уж выстоять в этих колодках до самого обеда - нет, на такой «подвиг» была способна разве что неуязвимая Клэр!

- … а после этого ты обвиняешь меня в предательстве! – послышалось уже откуда-то из коридора, и, разбужено встряхнув головою, она спешно выпрямилась на сиденье. – Таких «предателей», как я, знаешь ли, еще поискать нужно. Рене!

- Да, мисс!

Все с тем же истинно индейским спокойствием ее темнокожий бодигард вскинул на руки раздутую до безобразья «Made in France». Сухой щелчок захлопнувшегося замка, поспешно удаляющиеся шаги по коридору – и тягостную сцену прощания можно было считать практически отыгранной. «Практически» - потому как уход Гретхен ей предстояло еще как следует оплакать.

… Уставившись на стенку, минуту-полторы не моргать* – задача, откровенно говоря, не из легких. «52, 53, 54… вот интересно- каков предел прочности у влагостойкой туши? … 55, 56, 57… к концу дня глаза у меня, наверное, будут отвратительно красные, как у кролика, и снова придется капать альбуцид… 58, 59, 60…» Привычное жженье перетруженной сетчатки, поплывшие в увеличительных линзах слез цветочные узоры на обоях…

- Мисс Беннет!

Вздрогнув от неожиданности, она выронила на пол скомканный носовой платок. Честно говоря, это было уже не смешно.

- Надеюсь, я вам не помешал? - расслабленно опираясь о дверной косяк, он с нескрываемым любопытством оглядывал комнату – мужчина средних лет, с ярко-южным загаром, в каком-то неприметно-сером, коммивояжерском костюме-тройке, украшенном бейджем «Visitor» и галстуке в тон, криво подвязанном на тощей шее.

«А в дверь постучать – рука отвалится?» - натянуто улыбаясь, она сделала пару успокоительных вдохов. Так, вот теперь все в полном порядке...

- Да… то есть нет, конечно же! А… откуда вы знаете мое имя?

- Ну, есть люди, что помогли мне узнать. Я ведь давно уже присматриваюсь к тебе, Клэр… - долгий, откровенно раздевающий взгляд, влажно-розовый кончик языка, ящеричьи скользнувший по нижней губе...

«Ч-черт, начинается…» - она торопливо отвернулась.

– Прошу прощения, что сразу не представился. Самуэль Салливан, но для тебя… - многозначительная пауза, - просто Сэм. И может, ты наконец позволишь мне войти?

«А может, ты наконец прекратишь издеваться надо мною… Сэмми? Это же просто невыносимо, в конце-то концов!» - устало-равнодушная апатия, унылое порожденье будничной рутины, пугала ее, откровенно говоря, куда меньше, чем эти рвавшиеся из-под контроля эмоции, этот сплав смущения и возмущенья, что без труда читался сейчас на ее лице.

- Скажите же наконец – что вам от меня нужно? – резко, зло развернувшись на каблуках, она в пять шагов преодолела расстояние до порога. – Я, знаете ли, не имею обыкновения впускать в комнату малознакомых мне людей, да еще и вести с ними долгие задушевные беседы!

- Какая похвальная предусмотрительность! Не каждая девушка, поверь мне, выказывает нечто подобное в столь юном возрасте, – в томном, с прокуренной хрипотцой голосе ее навязчивого визитера звучало нескрываемое одобренье. – Но все же я – последний, кого тебе следует опасаться, Клэр. Я пришел сюда вовсе не для того, чтоб причинить тебе вред, Неуязвимая!

…Стального цвета пиджак давным-давно немодного фасона, темные, с нечастой проседью волосы, тщательно зализанные на затылок, и… этот голос киношного жиголо, эти раздражающе липкие взгляды, эта кривоватая ухмылка, напрочь разрушающие столь трепетно воссоздаваемый им образ «делового человека»…

«Таких «переговорщиков» как ты, Сэм, не ждут в порядочных домах. Такие приходят к порогу далеко за полночь, с такими «договариваются» полушепотом, через цепочку», - она впервые поймала себя на мысли, что разглядывает его как-то уж неприлично долго. Точнее, какое там «разглядывает»! Пялится во все глаза, безо всякого стыда и стесненья.

- Я всего лишь хочу помочь тебе, Клэр. Твоя Способность, сила, что живет в тебе с самого рождения - она используется тобою крайне… нерационально, дитя мое! Вернее сказать, не используется вовсе, – худые, артистичные пальцы незваного гостя цепкими ястребиными когтями стиснули ее плечо. – Этот дар божий, божье благословение, которого ты стыдишься, которое ты так бездумно отвергаешь…

- А вам-то что с того? Какое вам дело до меня и моих способностей, вам, никогда не знавшему, как это – месяцами жить на положении изгоев, таиться, опасаясь каждого шороха, скитаться по стране, сбивая со следа охотников за Способностями? Это не дар божий, Самуэль, скорее, я назвала бы это божьей карой, – она взволнованно перевела дыхание. – И я… я очень хочу, чтобы вы ушли. Прямо сейчас. Пожалуйста…

Наивная храбрость всерьез не принимаемых протестов, отчаянный бунт одиночки на корабле, бессмысленный мятеж, которому не суждено окончиться удачей... По-птичьи склонив голову на бок, он изучающе смотрел на нее, ее непрошенный проповедник в обличье городского коммивояжера, и в тепло-карих глазах его мутными нефтяными озерами плескалась тягучая тоска.

- Ошибаешься, Клэр. Я – такой же изгой, как и ты, один из тех, кому много лет назад наше замечательное государство объявило… - его бархатисто-мягкий голос трагически дрогнул, сбиваясь с ритма, - негласную войну.

- Я знаю, что это такое – скитаться по стране, точно проклятый, скрываясь от ищеек Компании, - продолжил он, восстановив дыханье, - терять друзей и наживать врагов, быть преданным и предавать, убивать, чтобы не быть убитым. Нас много, Клэр, таких, как ты, с рождения наделенных необычными способностями, которых мы не утаиваем друг от друга, которыми мы можем по праву гордиться…

«Интересно, а может ли быть предметом для гордости способность заставлять девушек краснеть по поводу и без, коей ты… Сэм, судя по всему, владеешь на уровне мастера?» - она аккуратно высвободилась из его цепких объятий.

- Прошу вас, проходите, Самуэль. Это и вправду разговор не на пять минут,- короткая полуулыбка, гостеприимно-приглашающий жест – и действие плавно сместилось вглубь комнаты, к компьютерному столу, к лэптопу с символичной заставкой в виде неторопливо вращающегося земного шара. Хрустально-голубая сфера в черных космических глубинах, огненно-алые хвосты пролетающих комет, мерцающие фонарики звезд на заднем плане... Весь мир как на ладони, детским воздушным шариком на прочной привязи орбиты. Такой родной, и такой беззащитно-хрупкий под ненадежным куполом небес…

- Позвольте полюбопытствовать, а кто это такие – «мы»? – каким-то нарочито театральным жестом она возвела глаза к потолку. - Нет, я, конечно, в курсе, что отнюдь не уникальна, что проклятие Сверхспособности лежит не на мне одной, что сотни моих собратьев по несчастью раскиданы по всему свету, от Австралии до Канады, но о том, что такие люди способны объединиться – я, честно говоря, слышу впервые.

- Мы – это Семья, Клэр, - опершись ладонями о стол, он пристально вглядывался в ее лицо, матрешечно румяное сейчас от комнатной духоты и волненья, - такие же Способные, как я и ты, братья и сестры не по крови, но по вере нашей. Семья, где ты можешь обрести приют и защиту, Семья, в которой нет места предательству и лжи. Только любовь, Клэр...

… Задумчиво-томные взгляды из-под ресниц – липкая нить невидимой ловчей сети, паучий капкан для крыльев беспечных мотыльков. Его обжигающее щеку дыханье, интимно-вкрадчивый шепот, словно бы кто имел смелость подслушивать у них за спиною…

- Любовь, равной которой ты еще не знала… Любовь, которой у тебя будет в избытке…- нет, он определенно переигрывал, но боже мой, что это была за игра!

- Я был бы счастлив, если бы ты присоединилась к нам, Клэр. И прежде чем сказать «нет»…

- Я так и знал, что добром все это не кончится! - сухой, винтовочный треск распахнутой с ноги двери, багровое от гнева лицо отца, и… черное дуло его табельного пистолета, направленного прямо в затылок непрошенному гостю.

- А я был бы счастлив узнать, что, черт возьми, ты делаешь в комнате моей дочери!

…Испуг, изумление, страх, попытка успокоиться и взять себя в руки, наигранное радушье и с трудом сдерживаемый гнев… Целую гамму эмоций успела она прочитать на лице Самуэля Салливана прежде, чем прозвучала команда «Стоп, снято!», и вслед ей бодрое режиссерское – «Господа, перерыв на обед! Через час продолжим!»

***

Она уже практически жалела, что навязалась ему в компанию, нарушив тем самым незыблемое кредо «девушки, что любит себя и знает себе цену» - никогда не выказывать свой интерес к мужчине раньше, чем он заинтересуется тобой. И то, что чувства, сподвигшие ее на этот маленький подвиг, вряд ли можно было назвать простым интересом, никоим образом не оправдывало ее в собственных глазах...

- Роберт, а… ничего, что я к вам на ты? – и после утвердительного кивка, собравшись с духом, - … ты снова пойдешь обедать в эту ужасную актерскую столовую на первом этаже? Ну… и что, что ты уже неделю туда ходишь? Я знаю, что она ужасная! А между тем в здании напротив есть просто чудесный кафетерий! Вам… то есть тебе… понравится, вот увидишь!

Должно быть, она выглядела в тот момент весьма препотешно – как те, на ее взгляд, не совсем адекватные фанатки, что учиняют самые дикие выкрутасы в надежде обратить на себя внимание «звезды», и в упор не понимают ни тонких намеков, ни сказанного напрямую «отстань». Но если с фанатками, этими закомплексованными неудачницами, живущими в каком-то своем, нереально-придуманном мире, все было ясно и так, то для нее, известнейшей актрисы, самой не имевшей недостатка в поклонниках обоих полов, такое поведение было абсолютно непростительным.

И потому полчаса спустя, когда прошедший в суровом молчании совместный обед двух проголодавшихся актеров плавно приближался к своему логическому концу, мучительно медленно дохлебывая третью по счету порцию капучино, она впервые задумалась над тем, а стоило ли вообще начинать это безнадежное дело.

Что, в сущности, хорошего, могло дать ей общение с ним - мужчиной, что вне съемочной площадки смотрел на нее, как на пустое место? Каких искренних эмоций ждала она от него, мастера перевоплощений, какой глубины чувства мог подарить ей играющий на этих чувствах сложнейшие партитуры?

Нет, игра определенно не стоила свеч, и, дрожащими руками вытряхивая на поднос дробно звенящую мелочь – положенные чаевые для официантки – она уже точно знала, что никогда больше не унизится до чего-либо подобного...

- Спасибо, что составили мне компанию, Роберт! – рекламно-глянцевая, как на обложку модного журнала, улыбка-солнышко, ее фирменная улыбка, под ослепительными лучами которой растаяла бы и ледяная гора, в свое время погубившая небезызвестный «Титаник»... – Я это очень даже ценю. Обедать в одиночестве, знаете ли, так скучно и неловко, а вы… вы прямо-таки выручили меня сегодня! Что ж, мне пора. Приятно было пообщаться. Еще раз – спасибо, Роб. И… всего хорошего. До встречи на съемочной площадке!

Скользящая меж пальцев сумочная лямка послушно-мягкой змейкой через плечо, ворсистый трикотаж кофты, уютно кутающий не по-осеннему открытые плечи... Широкие темные очки – надежная защита от солнца, злого полуденного солнца, что вышибает слезу даже сквозь плотно задернутые жалюзи…

- А знаешь, что больше всего восхищает меня в тебе, Хайден? – догнало ее уже у самого порога. – Твоя решимость, твое, черт возьми, совершенно не женское упорство, вернее сказать, упрямство, и прямо-таки железная выдержка. Я вижу, слава, пришедшая в столь юном возрасте, ничуть не испортила тебя, она лишь закалила этот довольно не простой характер, как кузничное горнило огнем и холодом доводит до совершенства податливую сталь…

Отставив в сторону поднос, он медленно поднялся из-за стола.

- Да, если вдуматься, ты абсолютно права, Хайден. Обеды в одиночестве, впрочем, так же, как и возвращение порознь на съемочную площадку тех, кто покидал ее вместе – это и в самом деле признак дурного тона, который мне бы лишний раз проявлять не хотелось, – привычным ей нервически беспокойным жестом он коснулся виска, словно бы поправляя свою безупречно уложенную прическу. – И, кстати, идти обратно я предлагаю через близлежащий сквер. «Индейское лето» в Арлингтоне – это нечто, Хайден, и даже если наш с тобой обеденный перерыв… растянется чуть дольше положенного, я думаю, эта прогулка стоит небольшого опозданья. Ты только представь себе - шуршащий под ногами ковер из свежевыпавших листьев, еще по-августовски щедрое солнце, запутавшееся меж кронами деревьев и… едва ощутимое предчувствие надвигающейся зимы, которым сейчас прямо-таки пропитан воздух этого чудесного городка… Осень… Мое, признаться, самое любимое время года. А ты? Ты любишь осень, Хайден?

…Прощальная октябрьская тоска в негромких обертонах его хрипловато-простуженного голоса, осенняя, с грустинкой, усмешка, что притаилась в кофейно-карих глазах теплого, листопадного цвета... Осенняя, позднесентябрьская встреча. Осенний, недолговечный роман.

«Роб, я ее обожаю, - за черными стеклами очков потекшая тушь была практически незаметна, по-крайне мере, она на это надеялась. – Я без ума от нее, Роберт…»

Глубокий, успокаивающий вздох, до боли скрученная на запястье толстая цепочка браслета – хороший способ привести себя в чувство. «Три, два, один… Камера, мотор!»

- Ты знаешь, Роб, в каждом времени года есть своя прелесть, - подчеркнуто женственной, манкой походкой «от бедра», упругой походкой экранной соблазнительницы она возвращалась к покинутому столику, - и осень для меня отнюдь не исключенье. Сентябрь… м-м, эти чудесные прогулки под нескончаемым листопадом… Да, и что ты там намекал насчет небольшого опозданья?

***

Огненно-рыжий ковер под ногами – словно парадная «красная дорожка», слепящие солнечные блики – прицельными вспышками фотоаппаратов… «Вы замечательно выглядите сегодня, мисс Панеттьерри, ваш имиджмейкер постарался на славу! Впрочем, зачем он нужен, этот имиджмейкер, красавице, недавно перешагнувшей порог своего двадцатилетия, Мисс Юность и Очарование, Мисс Цветущая Весна?»

…Осень. Холодный ветер с Великих Озер, что гонит на юг птичьи караваны, чьи мельнично-неторопливые крылья кружат по бесконечным аллеям бумажно шуршащую листву, чье стылое дыханье сквозь тонкий трикотаж кофты пронизывает до самых костей...

- Если бы ты знал, как я устала от всего этого, Роберт! – она выдохнула это по-будничному просто, без всякого кокетства, без ожидания услышать, что такой молоденькой девочке еще рано рассуждать о жизненной усталости. – Все эти жуть как «необходимые» презентации-фотосессии, на коих ты вынуждена присутствовать даже больная, бесчисленные кинодубли, что выжимают из тебя последние силы, съемки по всем уголкам земного шара – в рекламе, в сериалах, концерты, благотворительные акции самого различного толка. За годом год, одно и то же, пятнадцатую осень подряд, без всякой возможности вырваться из этого заколдованного круга… Ты знаешь, я иногда думаю, что мама сделала большую ошибку, с раннего детства направив меня по актерским стопам, что я была бы куда больше счастлива жить жизнью самой обыкновенной девочки– сбегать с уроков, сплетничать с подружками в школе, ходить на свидания, не опасаясь быть застигнутой вездесущими папарацци…

…Чугунные плетенья парковой ограды на нежно-голубом небесном фоне, бордово-желто-красные листья, вспугнутыми канарейками слетающие с ветвей, короткие полуденные тени, грифельно-черными кляксами на сером гравии прогулочных дорожек... Неторопливо плывущие кадры цветной кинопленки. Кино для двоих, слезиво-сентиментальная мелодрама о том, что больше никогда не повторится.

О том, что хрупким утренним льдом на ноябрьских лужах застынет в памяти до первомартовской оттепели, до первых хрустальных колокольчиков апрельских цветов из-под снега… Их эхом отдающиеся шаги на вымощенных плиткой тротуарах, тусклое серебро широкой «карнавальной» печатки поверх обручального кольца ее спутника, его не по-сентябрьски теплые ладони…

- Я понимаю тебя, Хайден, – глубокий вздох, и, после короткой паузы, – в жизни каждого из нас однажды наступает такой момент - опасный, переломный момент, момент лже-просветления, постыдной душевной слабости, когда все кажется таким бессмысленным… К счастью, это не навсегда, со временем это пройдет, как проходит в нашей жизни все хорошее и плохое. Надо просто пережить это, Хайден, надо это перетерпеть. Но… насколько я понял, ты у меня не из терпеливых!

… Все произошло слишком быстро, раньше, чем она успела что-либо осознать. Слепящими прожекторными лучами ударило в глаза полуденное солнце, мир, мгновения назад приглушенный траурными стеклами очков, стал вдруг невыносимо, по-майскому, ярок.

«Роберт…я…мне…» - расколотыми льдинками звякнув о тротуар, ее многострадальные очки спланировали в близлежащую лужу.

…Шершавая кора придорожной ивы, до боли впечатывающаяся в затылок, шершавые, обветренные губы, горчащие крепчайшим привкусом сигар, его настойчиво-жадные губы экранного соблазнителя…

- Роберт, ты…

«Камера, крупный план, пожалуйста. Стоп, снято!»

Точно подчиняясь неслышной режиссерской команде, он торопливо оторвался от нее.

- Я знаю, ты бы хотела все сразу и сейчас, и без особых на то усилий, но так не бывает, Хайден. Ни в жизни, ни в кино. Актерский путь, моя дорогая, усеян не только розами, встречаются и преболезненные шипы, – задумчиво улыбаясь, он аккуратно промокнул платочком потекшую кляксами тушь на ее щеках, – и чем скорее ты это поймешь, тем легче тебе будет в дальнейшем. Вот и все, что я могу сказать тебе, моя дорогая. А за сочувствием и утешеньем – это уже не ко мне.

…Двухстворчатые парковые ворота, узорчатыми арками средневекового замка вдруг замаячившие в конце аллеи, орлиная стрела «Exit»**, на т-образном перекрестье тропинок.

«Конец эпизода. Продолжение следует…» – финальная заставка, сияющий солнечный диск, скрывшийся за пасмурно-дождевыми тучами…

- Гм… а разве я когда-нибудь просила у тебя сочувствия, Роберт? Такие, как я, ничуть не нуждаются в утешенье. Такие, как ты, его никогда не дают... – в голосе ее не было ни тени упрека. Винить человека за проявленную искренность – что может быть глупее, в самом-то деле... – И, по-моему, нам все-таки следует поторопиться. Обеденный перерыв давным-давно кончился, и старина Грег*** на съемочной площадке, должно быть, уже рвет и мечет. Не станем злить его еще больше, Роберт! – чуть стиснув в иззябшихся пальцах уютно-теплую ладонь своего добровольного провожатого, она шагнула вслед за ним из-под спасительных ветвей, под первые нечастые капли начинающегося дождя, под карнавально-пеструю карусель осыпающихся листьев, под рвущее душу меркьюревское:

The show must go on,
The show must go on,
I'll face it with a grin
I'm never giving in
On with the show, –

из черных парковых репродукторов…



* Один из актерских способов вызвать слезы в нужный момент
** Переводится и как "выход", и как "уход со сцены"
*** Режиссер сериала "Герои" Грег Биман

@темы: pg-13, het, romance

---

"Первые люди, последние люди" by СчС

[Счастливое число Слевина]

Название: Первые люди, последние люди
Фэндом: Герои
Пейринг: Адам Монро/Сайлар и Гэбриэл. в какой-то степени.
Рейтинг: без ограничений
Жанр: кхм. размышлительный? АU - Адам жив.
Размер: маленький
Предупреждения: гет, стилизация текста. Рваненько. "Скажем сюжету - нет!" Библейская тематика отчасти.
Примечание в конце, и смотреть его желательно в конце.

Продолжение

От чёрного золота её волос перехватывает дыхание, и не хочется говорить о том, как она хороша, а хочется только петь, и смотреть влюблёнными сумасшедшими глазами, пока сердце бьётся где-то в боку, медным молоткам по серебряным дугам рёбер. И Адам поёт, неумело пока, срывая голос, зажмуриваясь и не произнося её имени. Адам поёт для неё.
Она довольна и равнодушно треплет Адама по щеке, как собаку.
Адаму больно. Адам хотел бы причинить боль ей, но он не может. Он любит, он любит даже слишком сильно, как не может, как не должен любить человек.

У неё холодные глаза и податливые губы, сильное, по-змеиному гибкое тело. Адам долго, очень долго смотрит на неё – здесь нет времени, но солнце успевает взойти много раз, когда она в раздражении отсылает его прочь стремительным взмахом руки – воздух свистит, будто она бьёт по нему не смуглой ладонью, а тонкой плетью хлыста.
Адаму больно, но он пытается улыбаться. Он слишком любит, чтобы печалить её своим горем. И он слишком любит, чтобы понять, как она радуется его горю.

Её зрачки – змеиный щели. Она никогда не смеётся. Она остра на язык.
Она всё время мурлычет нездешние песни, с тоской глядя на горизонт; поёт о куполах алмазных царств, о терновых венцах и гвоздях, с готовностью протыкающих податливую плоть, о людях с покрытыми пеплом душами и серых потерявшихся ангелах. Адаму кажется, что она видит будущее. Иногда он хочет спросить её, робко намотав на палец прядь её огненных волос: А дети?.. Скажи, видишь ли в твоём будущем наших детей?
Он бы спросил, если бы каждую ночь она не исчезала во мраке шуршащего тьмой и холодом леса и не появлялась каждое утро довольная, радостная, с кровью, запёкшейся в углах губ. Он бы спросил, а она ответила бы правду. Она никогда не лжёт.

Она ходит босиком, и левой ладонью разбрасывает звёзды, небо цветёт серебром и медью, будто пламя её волос отражается на чёрном бархате. На её лице расцветает улыбка и огрызок луны ответно крысится ей с высоты.
Там, где она проходит, вянет трава и чернеют деревья. Земля стонет. Ручьи становятся светлее, и весело катят по голым камням отравленную смертью воду.

Адам всё ещё любит.
Он молчит, и молча же смотрит, как она покидает его, смеясь и гордо вскидывая голову с пышными волосами. На её лице румянец, глаза – как тёмное, злое солнце нездешней страны, где она породила саму себя. Адам думает, что она ещё пожалеет о своём выборе, она ещё вернётся; впрочем, и об этом он думает равнодушно.

На следующее утро его ждёт другая женщина. Адам больше не думает о той, первой.
На следующее утро Адам Монро просыпается и не помнит своих снов.


*

Их было много, лет, женщин, городов.
С детской радостью Адам путешествует, с любопытством осматривает чужие земли, будто ищет что-то, что, но не желает найти.
На странной земле маленьких желтолицых людей Адам встречает прекрасную девушку, стройную, с высокой полной грудью. У девушки эбонитовые глаза – почему-то Адаму это очень важно. Она легка на подъём и смешно шутит, весело обливает водой из ведра соседских мальчишек, звонко хохочет, закидывая назад голову. От костра кузницы, где её отец куёт смерть для других людей, её лицо и уголки губ окрашиваются алым. Она много поёт, задумчиво сидя под вишнями.
Адаму кажется, что он влюблён.

Когда она предаёт его, Адам печалится. Он хочет вырвать себе сердце и посмотреть, что будет, сможет ли он больше не чувствовать, но он знает, что всё останется по-прежнему – девушка под деревьями, ветер в волосах, глупые признания этого Хиро. Хиро нравился Адаму, он был похож на Адама. Этот человечек умеет останавливать время, и Адам думает: а не подговорить его заморозить время навсегда? Тогда можно будет сесть рядом с Яйко под вишнями и держать её за руку, столько, сколько захочешь. Хоть всю его бессмертную, бесконечную жизнь.

... Адам возвращается к ней спустя семьдесят лет: теперь она полубезумная старуха с трясущейся головой и слюнями, капающими изо рта. У неё нет семьи, и она побирается на улице, спит в пыли и только её верные псы по привычке лижут ей ноги. Адам не любит животных. Он морщится от запаха пота и грязи и уходит, пока старуха не завопила, пока не признала в скромном странном гайдзине Такезо Кенсая.

Адам идёт легко: спустя семьдесят лет он окончательно прощается со своим прошлым.
На следующее утро Адам Монро просыпается и не помнит своих снов.

*

Адаму очень скучно – ему было весело, когда огромный шар солнца был заслонён маленькой луной, и его вечная жизнь стала подобна шёпоту крыльев бабочки – дунь, и его не станет. Адам всерьёз раздумывает, а не покончить ли ему со всем этим? Если перерезать себе горло осколком от бутылки или воткнуть в сухую вену холодную нить иглы, всё прекратится. Это рискованно, это заставляет его холодное сердце биться самую малость быстрее.
Но Адам не делает этого, он спокойно сидит на месте, не шевелясь, пока не чувствует, что гроза миновала. Солнце снова свободно.
Адам Монро не хочет умирать. Он прожил так долго, он пережил столько народу, что в и Аду останется одинок.

Адам не спит. Он больше не хочет спать в одиночестве.


*

Однажды Адам видит потерявшегося ангела.
У ангела чёрные добрые глаза, сутулая спина (Адам безуспешно выворачивает шею, пытаясь разглядеть заботливо спрятанные под тонкой рубашкой пыльные крылья) и часовая мастерская.
Адам приходит сюда просто так, раз в полгода, не чаще.
Он отдаёт в починку какие-нибудь часовые механизмы, которым люди придают такое большое значение, неслучайно касается пальцами руки ангела, проводит по бледной коже шершавой (ещё от стародавних тренировок с мечом) ладонью. Ангел молчит, только улыбается чуть смущённо.
Адаму даже немного грустно, что ангел умрёт через сотню-другую лет.
С ним – с Гэбриэлом – хорошо и покойно в постели, удобно в доме. Гэбриэл похож на послушную собаку, и ласково трётся о колено, стоит лишь поманить пальцем. Адам любит животных. С ними ему не так одиноко.

Когда мастерская закрывается, Адам чуть-чуть жалеет. Но быстро забывает об этом

и спит, не видя снов, ещё двести восемьдесят лет.

*

– Адам?

Адам не спешит поворачиваться – ему интересно, кто мог его помнить – все те герои, Хиро и его друзья, все давно умерли, все погибли в чудовищном взрыве, уничтожившем половину планеты.
Оставшееся человечество увидело в этом происки дьявола, и теперь люди религиозны и подозрительны, все как один. Это правильно – Адам мысленно их одобряет. В конце концов, именно Каин остался жив.

Адаму скучно, и он поворачивает голову. Морозно хрустят шейные позвонки.
У обладателя голоса сильное и по-змеиному гибкое тело. Он кого-то очень напоминает Адаму, будто размытый негатив месячной давности сунули ему под нос, а он не имеет ни малейшего понятия, что это, где это. Человек похож на того мальчика, на Гэбриэла. Но похож едва-едва, будто отражённый в сотне зеркал случайный отблеск огня.
У Адама пересыхает в горле.

Адаму улыбаются:
– Давно не виделись.

Адам мотает головой, мычит что-то, бежит прочь, смешно задирая ноги. Обладатель голоса его не останавливает, даже не преследует.

Этой ночью Адам Монро бодрствует.

*

Сайлар снова улыбается, прикрывает ладонью лицо от слишком сильного света. Под его старыми кроссовками вкусно хрустит чей-то череп, с практически идентичным чудовищным оскалом.
Планета мертва, вся мертва.
Со следующего взрыва, уничтожившего и вторую половину населения Земли, прошло не более двадцати лет.

– Адам, что же ты? Я так тебя искал... Не уходи. Не бросай меня.
Голос его ласков, голос его сладок. Адам дрожит.
– Мы с тобой последние, Адам. Больше никого нет. Неужели ты оставишь меня снова, Адам?
Сайлару одиноко. Его тёмные волосы отросли и выгорели под невыносимым жаром лишённой воздуха атмосферы, они похожи на старый тусклый янтарь, на чёрное золото. Адаму хочется отказаться, уйти. Он не хочет оставаться с этим ужасным, сошедшим с ума, вызывающим невольную жалость существом.
Адам делает шаг и несильно касается рта существа своим. У Сайлара мягкие податливые губы и холодные, одинокие глаза.

Адам думает ещё ровно секунду, а потом он кивает, с усилием мотая одеревеневшей головой:
– Я не уйду.

Когда Сайлар засыпает, развалившись на жёстком ложе радиоактивной сухой травы, Адам пристально наблюдаем за тем, как шевелится грудная клетка, дрожат нахмуренные брови на вымазанном пылью лице.
Он чувствует, что наблюдать за другим, за тем, он может вечно. И скорее всего, так оно и будет.

Солнце успело встать всего лишь шестьдесят шесть раз, прежде чем до Адама доходит одна простая истина, ответ на вопрос, не заданный много, много тысяч лет назад.


Адам Монро лежит без сна – наконец-то он понимает, почему Лилит никогда не родит ему ребёнка.



Примечание:

@темы: драббл, angst, g, het, slash

---

"Раздвоение" by Реати

[Реати]

Название: Раздвоение
Автор: Реати
Рейтинг: G
Персонажи: Сайлар… или Нэйтан… или всё же Сайлар?
Жанр: POV, бессмысленная канонная зарисовка(тм)
Тип: джен
Размер: 657 слов
Дисклеймер: всё не моё
Предупреждения: спойлеры к пятому тому


Я не знаю, что мне делать. С тех пор, как он здесь, со мной, я чувствую, что схожу с ума. Мой разум раскалывается на две неравные части, и из нас двоих мне достаётся меньшая. Мне? Да полно, существую ли я вовсе? Я умер. Я видел свой труп, труп Нэйтана Петрелли - да что там, я отчётливо помню, как убил его своими руками. Это было просто, ничего забавного, всё равно что кролика прирезать. Он мёртв, а я... кто я? Воспоминание, тень, паразит на чужом разуме? Есть ли переселение душ, или я сам - только душевная болезнь человека, который меня убил? Существую ли я отдельно от Сайлара? Я не знаю. Я не знаю, есть ли у меня хоть что-то от меня, кроме памяти, которой так мало - намного меньше, чем у него.
Память, своя и чужая, спутывается клубком у меня в голове, перемешивается слоями. Я помню, как безумно восхищался отцом, как учил Питера кататься на велосипеде, помню, как был лучшим в классе и как получал диплом... А ещё я помню, как меня дразнили очкариком в школе, и первые починенные часы, и глухое одиночество, когда отец оставил нас с мамой... и тот миг, когда я впервые убил человека. Бывают моменты, когда я перестаю понимать, какие из этих воспоминаний принадлежат мне. Бывают моменты, когда я перестаю различать границу между Сайларом и мной. Это переполняет меня ужасом, который я не в состоянии описать. Я - Сайлар? Господи, нет. Я Нэйтан. Я хочу быть Нэйтаном. Я хочу иметь возможность однажды обнять своих детей, не опасаясь, что в следующий миг мне захочется их убить. Но меня становится всё меньше...
Питер не понимает. Как мне объяснить ему? Я так люблю его - я так люблю тебя, братишка, но что же мне делать? Я даже не твой брат. Я даже не твой сын, мама. Первенец, которого ты родила, умер, он лежит, спрятанный на тайном складе с перерезанным горлом - мама, что же ты наделала? Что ты сделала со мной? Я боюсь посмотреть в зеркало, я не знаю, чьё лицо я увижу. Что ты наделала, чёрт побери, с моей головой? Ей-богу, я уже на стенку лезу. Я бы отрезал тебе голову и полюбовался бы, как тебе это понравится, если бы не эти проклятые воспоминания Нэйтана во мне. Это что, расплата? За то, что я хотел когда-то прикинуться Нэйтаном? За то, что стремился перестать быть собой? Я совсем запутался. Питер, чёрт, не смотри на меня так, будто я твой брат, иначе у меня совсем крыша поедет. Это не я, слышишь? Это не я уносил тебя в небо, когда ты собирался взорваться прямо посреди Нью-Йорка - господи, как же мне тогда было страшно! Это не я был твоим лучшим другом всю твою жизнь. Я этого не делал. Я не рыдал над твоим трупом, когда у тебя в затылке торчал осколок стекла - чёрт, да я сам же его туда загнал! Я не твой брат. Господи, Питер, почему я не твой брат?
Это должно прекратиться. Ты не понимаешь, Питер, но, как бы ты ни хотел, из этого ничего не выйдет, я просто сойду с ума или что-нибудь похуже. Это должно прекратиться - отпусти меня, Питер - нельзя быть двумя людьми одновременно, а у Нэйтана никаких шансов. Я чувствую себя расколотой чашкой, я должен собрать себя по кусочкам и распутать этот клубок, я должен вернуть себе свою личность, я просто больше не могу. Я знаю - должен знать, что было со мной на самом деле, а что только лишь привиделось. Я знаю, я никогда не был женат. Я никогда не баллотировался в Конгресс, зато я много убивал, о, я уже давно сбился со счёта. Я убил свою мать. Я убил свою девушку. У меня нет ни семьи, ни друзей, ни любовницы, у меня нет сумасшедшего брата, которого всё время надо спасать, потому что сам он вечно рвётся спасать мир, у меня нет сыновей. И Клэр, милая Клэр, которая так меня ненавидит, никоим образом не моя дочь.
Я знаю правду, вот в чём дело. Я - Сайлар. У меня никого нет.

@темы: драббл, g, pg, gen

---

"Тьмы низких истин мне дороже…" by Marita~

[Marita~]

Название: Тьмы низких истин мне дороже…
Автор: Marita~
Пэйринг: Самуэль/Клэр, Самуэль/Лидия
Рейтинг: R
Жанр: Romance, drama, AU
Размер: макси
Статус: закончен
Дисклеймер: Все персонажи сериала "Герои" принадлежат Тиму Крингу и компании NBC
Саммари: Декабрь 2009, США, Южная Аризона. Восставшая из руин «Primatech Company» продолжает свою охоту за людьми, наделенными сверхъестественными способностями. На сей раз объектом их пристального внимания становится Карнавал- бродячий цирк, основанный братьями Салливан в качестве убежища для Особых. Но нынешнего лидера этой, можно сказать, религиозной общины, Самуэля Салливана данное обстоятельство мало волнует- он свято верит в то, что предсказанное Пророчицей Карнавала непременно сбудется, и его Семья наконец-то обретет свой дом. И ради этого утопического счастья, ради своей мечты, он готов пойти на все...
Предупреждения: авторская трактовка событий четвертого сезона сериала "Герои". AU начиная с 18-й серии. Много занудной философии и морализаторства. Короче, понравится далеко не всем, и автор к этому готов.

Автор коллажа  Svetlana.Malice

«Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман...»

(А.С.Пушкин, «Герой»)

Глава 1. Благими намерениями

Тускло-серый полумрак крошечного трейлера, где от беспорядочно сваленных вдоль стены картонных коробок было попросту не развернуться, изрядно действовал ей на нервы. Единственное окошко было наглухо закрыто снаружи железными жалюзи, а лампочка под потолком, как назло, перегорела, стоило Клэр лишь щелкнуть выключателем. Накричавшись до хрипоты и не единожды рассадив костяшки пальцев о неровно торчащие в дверной притолоке гвозди, она свернулась калачиком на тахте и, укутавшись тонким, застиранным до дыр покрывалом, изо всех сил старалась уснуть. Но сон не шел, и мысли лезли в голову самые что ни на есть пренеприятные…

-Вот, полюбуйся, Клэр!- отец с силой хлопает по столу свернутой в трубочку утренней газетой.- Вот он, твой «герой», твой «благородный защитник» всех «несправедливо преследуемых» паранормов североамериканского континента! И это, чует мое сердце, только начало…

Тяжело вздохнув, Клэр отодвигает тарелку с аппетитно хрустящими гренками и осторожно разворачивает пахнущий свежей типографскою краской «Вашингтон пост».

«Землетрясение силой 8 баллов по шкале Рихтера практически полностью уничтожило город Янгтаун, штат Аризона. На месте трагедии сейчас работают спасатели. Никогда еще в этом сейсмически спокойном районе не было…»

Она откладывает газету в сторону и вопросительно смотрит на отца.

-Клэр, этот человек не вполне здоров, я уже неоднократно говорил тебе об этом, - голос Ноя непривычно спокоен,- и сила, которой он, по несчастью, сейчас владеет, может принести еще немало бед. Я прошу тебя только об одном- дай нам возможность остановить его. Компас, который остался у тебя с той злополучной поездки…

-…я все равно не отдам,- Клэр задумчиво водит пальцем по краю тарелки.- Сэм оставил его мне, потому что всецело мне доверял. Пойми, я не могу обмануть его доверие.

-Да о каком доверии…

-Пап, я не хочу больше разговаривать на эту тему.

Ной в ответ лишь пожимает плечами. В глазах его, спрятанных за толстыми линзами роговых очков, стоит тихая, безнадежная грусть. Помешивая ложечкой остывающий кофе, он что-то бормочет себе под нос. Кажется, что-то насчет ее полнейшего бездушия и прямо-таки вопиющего безучастия.

Да, завтрак безнадежно испорчен… Клэр вскакивает из-за стола, и, как обычно в таких случаях, надолго запирается в своей комнате.

«Отец, безусловно, прав. Янгтаун- последняя капля,- она бережно вынимает из внутреннего кармана рубашки Компас, с которым не расстается вот уже вторую неделю.- Боюсь, что Компания теперь всерьез возьмется за это дело…»

Клэр отпускает рычажок, и тонкая стрелка на острие стального шпиля начинает медленное вращение вокруг своей оси. N, NW, W… Наконец ее кроваво-красный наконечник, чуть дрогнув, замирает ровно посредине между W и S. Где-то там, за многие сотни миль к юго-западу от Вашингтона, на пологих песчаных холмах, покрытых жухлой декабрьской травой и редким кустарником, этой ночью возник, словно бы из ниоткуда, сверкающий разноцветными огнями передвижной цирк-шапито. Странствующий Карнавал Братьев Салливан. Семья, в которую ей так и не удалось влиться…

«И церемониться с ним после случившегося они явно не станут,- Клэр нервно накручивает на палец прядь волос,- честное слово, нет никаких гарантий, что, когда Компания наконец-то их обнаружит, в чью-то «светлую» голову не придет мысль разом уничтожить весь Карнавал. Это «змеиное гнездо», как метко выразился мой отец… В конце концов, когда речь идет о национальной безопасности, вопросы морали, совести и чести сами собою отходят на второй план.»

Ее разом вспотевшие ладони судорожно стискивают округлые края карнавального компаса:

«Но это же несправедливо, черт возьми! Даже к особо опасным террористам, что берут в заложники женщин и детей, власти посылают переговорщиков, пытаясь избежать ненужного кровопролития! Почему же он не может рассчитывать на нечто подобное?»

В гулкой тишине коридора слышатся торопливые отцовские шаги. Дверная ручка начинает яростно дергаться вверх-вниз, и Клэр поспешно заталкивает компас во внутренний карман.

- Может, хватит, наконец, изображать из себя оскорбленную невинность?- доносится из-за двери.- Иди, доедай спокойно свой завтрак, и я отвезу тебя обратно в общежитие, раз уж ты твердо решила не общаться со мною сегодня.

-Пап, ты не переживай, меня Гретхен подбросит,- произносит она первое, что приходит в голову. Безотказная Маргарита-Гретхен, счастливая обладательница собственного минивэна- да как же она могла забыть о ней?

За дверью тяжело вздыхают:

-Клэр, а может, не стоит?- и, очевидно поняв, что ответа от дочери он так и не дождется, Ной, досадливо крякнув, наконец-то уходит.

А Клэр уже лихорадочно нашаривает на столе свой мобильник.

-Стоит, папочка, еще как стоит!- о, она, оказывается, наизусть помнит эти одиннадцать цифр телефонного номера...

Томительно длинные гудки- и заспанный, недовольный голос подруги:

-Клэр, девять утра-а… Выходно-ой…Имей совесть…

-Мне нужна твоя помощь, Грета,- коротко и по-деловому. Как будто так и полагается… Разумеется, у Гретхен есть свое мнение на этот счет.

-И я уже догадываюсь, какая помощь…- короткий зевок в трубке.- Клэр, Росинант, то бишь моя малышка «Киа», сейчас в ремонте, и Санчо Панса, то есть я, тоже не в настроении. Может…

-…отложим поездку на Карнавал, пока твою машину не отремонтируют?- поспешно предлагает Клэр.

-М-да, недаром в народе говорят: наглость- второе счастье,- задумчиво тянет Гретхен,- и если так, то ты счастливица, подруга! Ладно, черт с тобою, я согласна...

«А ведь стоило ей тогда заартачиться, и ничего бы не произошло,- Клэр поморщилась, чувствуя, как впиваются в бок острые диванные пружины, - не было бы этой безумной полуторачасовой гонки на предельной скорости с отцовской машиною «на хвосте», моих жалких попыток «договориться по-хорошему», закончившихся стрельбой по Карнавалу с трех сторон, наконец, «комнаты воспоминаний» с сотнями отражающих друг друга зеркал… Отец бы сегодня спокойно пошел на службу, сидел бы сейчас в вашингтонском офисе, чаи гонял со своими коллегами… Он ведь давно уже ни во что не ввязывался- полгода, оставшиеся до пенсии «по выслуге лет», как-то не способствуют боевому настрою...»

При мысли об отце у нее опять защемило сердце.

«Если, не приведи господь, с ним что-нибудь случится…»- Клэр отбросила в сторону покрывало, и, сунув ноги в мокасины, решительно направилась к дверям.

- Илай, чучело ты мерзопакостное, - громко начала она, и недовольное ворчание, раздавшееся из-за двери фургончика, свидетельствовало о том, что ее очередная попытка вывести из себя помощника Хозяина Карнавала обещала быть удачной,- долго ты еще собираешься держать меня здесь?

-Столько, сколько понадобится, чтобы выветрилась вся дурь из твоей головы,- хмуро ответствовал ее тюремщик.- Клэр, ради бога, перестань, наконец, высаживать дверь. Она и так держится на честном слове. Мне из-за тебя опять попадет...

-Вот и замечательно!- пробормотала Клэр с нескрываемым злорадством, и с новою силой звонко замолотила кулачками по жестяной обшивке. Надо сказать, на сей раз ее старания не остались незамеченными. За стеною послышались тихие шаги- к фургончику кто-то приближался.

-Я вижу, ты совершенно не справляешься со своими обязанностями, друг мой,- мягко укорил ее нерадивого сторожа знакомый голос с томными, мурлыкающими интонациями. Со скрежетом повернулся ключ в замочной скважине, и дверь фургончика тотчас же распахнулась, да так стремительно, что она едва смогла устоять на ногах.

- Ну, и что за концерты ты мне тут устраиваешь?- на пороге перед ней стоял сам Хозяин Странствующего Карнавала Самуэль Салливан, и появление его, как всегда, не сулило Клэр ничего хорошего…

***

Самуэля Салливана нельзя было назвать верующим человеком, в широком смысле этого слова, хотя он, определенно, был не из тех, что живут, рассчитывая лишь на собственные силы. «Религиозные убеждения» Хозяина Карнавала представляли собою причудливую смесь самых различных верований- начиная от христианства католического толка, суровые догмы которого настойчиво прививались ему в свое время родителями- выходцами из Дублина, и заканчивая темными, языческими культами, что некогда практиковались индейцами Центральной Америки. Но более всего этот человек верил, что благословение божье лежит на тех, кто, как и он сам, от рождения был наделен Сверхспособностями, и что заслуживают они лучшей участи, чем странствовать без конца по дорогам Северной Америки, скрываясь от людских глаз, словно прокаженные средневековья...

И поколебать эту веру не смогли ни родители Сэма, до конца своих дней сохранявшие стойкое убеждение, что не иначе как за грехи Господь всемилостивый ниспослал такое их младшему сыну, ни злые насмешки брата, никогда не воспринимавшего его всерьез.

Джозеф, обожаемый им с детства Джои, в двадцать с лишним лет заменивший Сэму погибших в автокатастрофе отца и мать… Воспоминания о нем всегда отзывались неизменной болью в сердце Хозяина Карнавала. Та безлунно-черная, промозглая сентябрьская ночь на открытом всем ветрам вересковом поле до сих пор стояла у него перед глазами...

Буднично-спокойное лицо брата, его уверенный, властный голос: «Ты не можешь более оставаться в Семье, Самуэль. Идеи, которыми ты так щедро делишься с каждым, кто готов тебя выслушать, порочны по сути своей и рано или поздно приведут Карнавал к гибели. Да, я клялся нашей матери, упокой господь ее безгрешную душу, что не оставлю тебя своей заботой. Видит бог, я делал все возможное и невозможное, чтобы сдержать свою клятву... Но вот пришло время, и на одной чаше весов- жизнь и спокойствие тех, кто нашел в нашей Семье приют и защиту, а на другой- благополучие того, кто ставит сомнительные идеи превыше человеческих жизней. Я не желаю тебе зла, Сэм, но ты должен уйти. У тебя нет другого выбора. Я передал один из компасов Карнавала в руки представителя Компании. Завтра в полдень он обещал, что будет здесь, и если к этому времени ты еще не…» Дальнейшего Сэм уже не слышит. Белая, слепая ярость захлестывает его с головой. Он стискивает кулаки, и, презирая законы гравитации, тяжелый каменный булыжник у ног его сам собою поднимается в воздух, а затем, словно сухой комок глины, крошится в сведенных судорогою ладонях повелителя земли... Коротко всхлипнув, Самуэль вскидывает вверх правую руку, и острые каменные осколки, со свистом рассекая воздух, с маху пробивают гортань Джозефа.

Понимание случившегося приходит не сразу. Первые секунды он просто стоит и смотрит, как снежно-белые вересковые соцветья, примятые рухнувшим телом, медленно окрашиваются в карминово-красный цвет, а потом, спохватившись, кидается к умирающему, и, пачкаясь в липкой крови, пытается приподнять его. Глаза Джозефа стекленеют, он хрипит, цепляясь за кожаную куртку Сэма, словно бы из последних сил пытается ему что-то сказать, и кровь фонтанчиком выплескивается изо рта при каждом его вздохе.

Ветер в луговых травах, пахнущий дождем и речными туманами… Темные комья земли на подошвах стареньких ботинок Самуэля Салливана. Кровь на его одежде. Кровь на волосах. Кровь на руках его…

На три дня Карнавал погружается в глубокий траур. Меркнут переливчатые огни светодиодов, спущены разноцветные карнавальные флаги, отменены все представления. Карнавальщики жаждут разыскать пришлого убийцу- курчавого смуглолицего индуса, что беседовал с Хозяином Карнавала незадолго до случившегося, но Сэм призывает своих сородичей не мстить. Он спокоен, даже чересчур, преувеличено спокоен. Стоя на деревянном помосте посреди карнавальной площади, он оглашает перед собравшимися последнюю волю покойного.

Карнавал должен жить. Несмотря ни на что, вопреки всему. И он, Самуэль Салливан, готов сегодня встать во главе Семьи, готов заменить Джозефа осиротевшему Карнавалу…

Траурными знаменами развеваются за его спиною широкие черные полотнища, что протянуты через вечнонарядную площадь взамен карнавальных флажков, десятки глаз смотрят на него с затаенной надеждой и восхищением. И это всеобщее обожание, словно пьянящий нектар, щедро разлитое во влажном воздухе ясного сентябрьского утра, он пьет сейчас полной грудью...

Основателя Карнавала хоронят на вторые сутки. Прислонившись спиною к жарко нагретому солнцем гигантскому каменному валуну, Самуэль в считанные минуты вырывает у подножия его неглубокую могилу, и четверо карнавальщиков на веревках опускают гроб в ссохшуюся, красновато-коричневую почву пустыни Мохаве...

До конца своих дней Джозеф Салливан оставался в душе ревностным христианином, но негласный символ Карнавала- Колесо Странствий, этот склепанный из железа круг с восемью расходящимися лучами, вместо строгого остроугольного креста водружают на могиле его, и старый карнавальный компас с тихим стуком падает на крышку гроба вперемешку с комьями земли.

Самуэль Салливан, новый Хозяин Странствующего Карнавала, нервно теребит на груди серебряную ладанку с искусно выгравированным на крышечке восьмиугольным Колесом Странствий. Изнутри она под завязку набита землею- рассыпчатыми темно-серыми комьями с тонкими белесоватыми прожилками корней. Пропитанной кровью землей с того самого бескрайнего поля, густо заросшего диким вереском, где позапрошлою ночью в одночасье оборвалась жизнь его единственного брата.

-Придет время, друзья мои, и наше бесконечное странствие будет завершено,- в мертвой тишине четкие, чеканные слова его падают, словно тяжелые камни,- здесь, среди песков пустыни Мохаве, обретем мы дом свой. В темные времена Средневековья считалось, что стены крепости, построенные на человеческих костях, будут крепки и неприступны. Bauopfer, «строительная жертва»- так назывался этот некогда широко распространенный обычай. Очевидно, было в нем разумное зерно, ибо замки рыцарей Средневековья, чьи фундаменты щедро орошались при строительстве невинною кровью, безжалостное время не сумело разрушить и за многие сотни лет… И потому я так хочу, чтобы именно тут, на могиле брата моего, и был заложен краеугольный камень в основании той стены, что послужит нам надежною защитой от внешнего мира- мира клятвопреступников и убийц...

В сгущающихся сумерках он возвращается на Карнавал. Черные силуэты замерших аттракционов на лиловато-сиреневом фоне вечернего неба, утешительно-сочувствующие- «держись, мы знаем, как тебе сейчас нелегко!»- взгляды его друзей и… тяжелая, неприкрытая ненависть в глазах татуированной прорицательницы Карнавала, едва он переступает порог ее фургончика.

Ее густые светлые волосы хранят в себе горький аромат полыни, узкие ладони ее холодны как лед. Торопливо стаскивая с нее черное вдовье платье, Сэм не может отделаться от навязчивой мысли, что совершает святотатство. Но кары небесные не спешат обрушиться на его голову, и гибкое тело Лидии так податливо и покорно под его руками… И все же… В миг наивысшего блаженства, когда привычное ему наслаждение накатывает, словно береговая волна, грозя захлестнуть с головой, карминово-красные, распухшие от поцелуев губы Лидии чуть слышно выстанывают чужое имя. И потому медовый привкус его победы изрядно отдает горечью.

…Приподнявшись на локте, он пристально смотрит в ее мертвенно спокойное лицо и взгляды их скрещиваются, словно стальные клинки.

-Сэм, а ведь я знаю, кто настоящий убийца Джозефа,- наконец произносит она,- магические чернила сказали мне об этом еще на прошлой неделе. И если я…

-И если ты объявишь об этом Карнавалу только сейчас, это неизбежно вызовет подозрения,- перебивает ее Самуэль.- Знала, но не предупредила, знала, но предпочла скрыть... Этот поступок ставит тебя на одну доску с…настоящим убийцей. Ты не подумала об этом, Лидия?

Холодные льдисто-голубые глаза, что еще минуту назад смотрели на него с нескрываемым презрением, мгновенно наполняются слезами. Она отчаянно рвется из рук его, словно птица, пойманная в силки, и как-то сразу затихает, едва ее щеку обжигает хлесткая, обидная пощечина…

«А другого языка они, к сожалению, и не понимают,- Самуэль встряхнул головой, прогоняя назойливые воспоминания.– Ничтожества, не способные видеть дальше собственного носа, овцы, которые извечно нуждаются в заботливом пастыре…»

Тонкие, нервные пальцы его привычно стиснули защитный амулет-ладанку, спрятанную под плотной бархатистой тканью карнавального камзола.

«Джозеф, возлюбленный брат мой! Ты никогда не верил в меня, ты откровенно насмехался над тем, что было для меня свято, но, как видишь, время расставило все по своим местам. Твоя одинокая могила уже успела зарасти колючим терновником, и медные заклепки Колеса Странствий над нею до блеска отполированы злыми песчаными ветрами… А я все хожу по этой земле. И жить я собираюсь еще очень, очень долго.»

…Хлипкая дверь его собственного фургончика прямо-таки сотрясалась под ударами. Грохот стоял такой, словно бы кто-то изо всех сил колотил палкой по старому жестяному ведру.

Илай, черт бы побрал этого бездельника, устроился на складном стульчике неподалеку от трейлера и усиленно делал вид, будто бы все происходящее его совершенно не касается. К беспорядочной «барабанной дроби» между тем присоединились какие-то скрежещущие, металлические звуки, и Самуэль немедленно ощутил, как поднимается в нем глухое раздражение.

Надо сказать, он никогда не отличался завидным хладнокровием. Как порох, он готов был вспыхнуть по любому пустяку, но, прекрасно осознавая, сколь разрушительна порою бывает его ярость, изо всех сил пытался бороться с собой.

«Прежде чем сказать, или сделать то, о чем впоследствии ты будешь горько жалеть- попробуй для начала привести в порядок свои мысли,- еще подростком, учил его старший брат,- глубоко вдохни на счет «раз-два», а на «три-четыре»- выдохни. И за этот короткий промежуток времени еще раз подумай- а стоит ли оно того?»

«Безусловно, не стоит!»- улыбнулся своим мыслям Самуэль, стоя на пороге фургончика.

Глубокий вдох, и на «три-четыре»- медленный выдох. Он щелкнул замком и с силой рванул дверь на себя…

-Ну-с, и что за концерт ты мне тут устроила?

***

…Отчаянная, непримиримая ярость, так и полыхавшая сейчас на этом хорошеньком кукольном личике была, по правде говоря, настолько комична, что Сэм едва не рассмеялся в голос.

«Словно комнатная болонка, которую приподняли за загривок,- подумалось ему.- Заходится визгливым лаем, скалит мелкие зубки, безуспешно пытаясь куснуть хозяина за руку… Господи, какой же у нее пронзительный голос!»

-Что ты сделал с моим отцом?!

-Радость моя, а нельзя ли на полтона ниже?- приторно-ласково осведомился у нее в ответ Хозяин Карнавала.

Ему и в самом деле вдруг захотелось потискать, словно капризную пушистую собачонку, это забавное белокурое существо, наскакивавшее на него сейчас со свирепо сжатыми кулачками.

«Болонка, ну чистая болонка!»

Самуэль кривовато ухмыльнулся.

- И кто же это у нас такой рассерженный?- он шагнул в сторону, делая вид, что пропускает ее к дверям. Поддавшись на эту нехитрую уловку, Клэр устремилась вперед, и он, все так же улыбаясь, здоровой рукой ловко поймал ее за талию, плотно обтянутую темно-синим замшевым поясом.

«Добыча» зашипела разъяренной кошкой, и в тот же миг бедняга почувствовал, как ее острые, накрашенные ноготки с силой впились ему прямо в раненное предплечье.

Коротко вскрикнув от ослепительной вспышки боли, Самуэль тотчас же разжал пальцы.

«Вот ведь стерва, прости господи!»- растревоженную рану жгло, как огнем. Смаргивая невольно выступившие на глазах слезы, он судорожно перевел дыхание, и только сейчас заметил, что Клэр все еще стоит рядом с ним.

-Тебе… очень больно?- серьезный взгляд, и неприкрытое сочувствие в голосе выглядели как издевка, но Сэм их таковыми не воспринимал.

-Спрашиваешь…- демонстративно отвернувшись от нее, он тяжело опустился на тахту, осторожно ощупывая влажнеющие бинты. Под пальцами его, на алом узорчатом бархате карнавального камзола, медленно расплывалось большое темно- бордовое пятно.

-У тебя кровь идет,- печально заметила Клэр, присаживаясь на тахту рядом с ним,- Сэм, прости, я… не нарочно, я так не хотела!

Самуэль брезгливо вытер перепачканную кровью ладонь о подстеленное покрывало. Острая, стреляющая боль в левом плече постепенно стихала...

Теплые маленькие пальчики мягко коснулись его руки:

-Я… могу тебе хоть чем-нибудь помочь?- еще недавно визгливо-звонкий, ее голосок сейчас прямо-таки дрожал от сочувствия. Хозяин Карнавала снисходительно улыбнулся.

«И в этом вся Клэр… Господи, как же все-таки просто и приятно иметь дело с человеком, эмоции которого написаны прямо на лице!»

…Он раскусил ее практически сразу. Еще тогда, месяц назад, во время той знаменательной беседы в студенческом общежитии славного города Арлингтона...

Жалостливость, надрывная, слезиво-сентиментальная жалостливость самым причудливым образом сочеталась в ней с поистине непрошибаемым упрямством, а патологическое неумение врать- со слепой убежденностью в собственной правоте, порою отрицающей законы логики и здравого смысла.

Она казалась ему идеальным адептом, этот «стойкий оловянный солдатик», не знающий страха и сомнений, готовый безропотно принести себя в жертву тому, кто первым поставит перед ней ясную, правильную цель, кто, словно компас, укажет ей нужное направление...

-Но Сэмми, неужели все настолько плохо?- широко распахнутые хрустально-голубые глаза на этом кукольном, фарфоровой белизны личике так доверчиво-наивны, что Сэм не выдерживает, отводит взгляд в сторону.

-Да, все обстоит именно так, как я сказал…

Она чуть слышно ахает, прикрывая рот пухленькой ладошкой.

-Клэр, ты хотела услышать правду, не так ли? Грубую, отчасти неприятную правду, а не тот розово-карамельный сироп, что изо дня в день льет тебе в уши твой уважаемый папочка…Теперь все зависит от тебя, моя дорогая. Тебе решать.

Фраза «тебе решать» производит на Клэр какое-то магическое действие.

-Сэм, я все уже давным-давно решила!- она сосредоточенно морщит свой гладкий лобик.- Я…я согласна. Я верю тебе. Ты знаешь, мне тоже многое пришлось пережить в свое время, когда…когда я вдруг осознала свою Способность. Я прекрасно понимаю, каково это- быть не такой, как все. И я очень, очень хочу тебе помочь! Тебе… и твоему Карнавалу.

…Все происходящее с ним в последние два месяца- эти бесконечные разъезды, переговоры, лица Особых, каждого из которых следовало убедить, каждому из которых нужно было понравиться- все это здорово напоминало ему рыбалку, которой он, помнится, увлекался еще подростком…

Тонкая, невидимая блесна с закрепленным на конце острым стальным крючком, трепещущие переливчатые плавнички рыбки, жадно заглатывающей аппетитную наживку. Здоровый охотничий азарт, охватывавший его всякий раз, как только удилище в его руках приходило в движение… Самуэлю неизменно везло. Он всегда возвращался домой с хорошим уловом.

…Поначалу все шло, как по маслу. Он совершенно не удивился, когда три дня спустя, вымотанная вконец дальнею дорогой и собственными раздумьями, она появилась у ворот его Карнавала, в сопровождении какой-то чернявой долговязой девицы, с повадками заправского телохранителя и пренаглым языком.

О, этот день был воистину днем его очередного триумфа! Пухленькая миниатюрная блондиночка, от решения которой, как бы смешно это не звучало, теперь зависела судьба Семьи, пребывала в полнейшем восхищении как от самого Странствующего Карнавала, так и от его Хозяина. Оставив далеко позади свою подругу, она бодро семенила за ним по пятам, с неусыпным вниманием ловила каждое слетавшее с уст его слово, а от якобы случайных прикосновений ее округлые, в умильных детских ямочках щечки покрывались самым что ни на есть очаровательным румянцем.

Пару часов спустя, едва ее темноволосая спутница начала проявлять первые признаки нетерпения, Самуэль пустил в ход, так сказать, «тяжелую артиллерию». Подвыпивший здоровяк, явившийся к нему за кулисы на предмет «потолковать, как мужчина с мужчиной», пришелся как нельзя кстати…

Кулаки у этого верзилы были чугунные, и Самуэль едва не оказался в нокауте. Но своего он добился- науськанная недоверчивой подругой Клэр, уже собравшаяся было уезжать, поблагодарив перед этим радушного Хозяина Карнавала за проявленное им гостеприимство,- передумала и осталась. Гретхен, так, кажется, звали эту препротивную девицу, от ехидных комментариев которой у Сэма сводило скулы, отправили к Лидии- отпаивать чаем, а сам он уединился в фургончике с не отходившей теперь от него ни на шаг Клэр.

Он, честное слово, даже не ожидал обнаружить в этом легкомысленном создании столько жалости к своей собственной, слегка помятой персоне. Мисс Беннет в тот момент живо напомнила Самуэлю его родную мать, в далеком предалеком детстве точно так же причитавшую над разбитыми коленками маленького Сэмми...

***

-Я могу тебе хоть чем-нибудь помочь, Сэмми?- тихий, виноватый голосок вывел его из глубокого раздумья. Хозяин Карнавала внимательно посмотрел на жавшуюся к нему девушку.

-Для начала выслушай меня, Клэр, спокойно и без эмоций,- начал он, и рука его вновь легко и непринужденно скользнула по ее слегка расплывшейся талии, а затем, не встретив сопротивления, плавно сместилась на округлое бедро, аппетитно обтянутое плотной джинсовой тканью.- В том, что произошло с твоим отцом, нет моей вины. Просто ему не повезло. Он… оказался в ненужное время и в совершенно не нужном ему месте…

-Отец ехал на Карнавал, беспокоясь обо мне, он всего лишь хотел защитить меня!- с жаром перебила его Клэр, и Самуэль усмехнулся в ответ самой горькой из своих усмешек:

-Тогда зачем же он привез с собою винтовку с оптическим прицелом, и спутницу-агента, также вооруженную, и готовую в любой момент свое оружие применить? Я все понимаю, Клэр. Этот человек воспитал и выкормил тебя, он заменил тебе родного отца, безразличного к твоей участи, и ты, преданная дочь, всегда готова встать на его защиту. Ты в упор не видишь его недостатков, ты превозносишь до небес его немногочисленные достоинства… Разве не так, Клэр?

Она молчала, опустив глаза долу, и Сэм продолжал:

-Клэр, с твоим отцом все в порядке. Он жив и здоров, и я готов хоть сейчас отпустить его и его спутницу, но Карнавал… Ты подумала о том, что я скажу моим людям?

-А… разве ты не Хозяин Карнавала?- она вскинула на него недоуменные глаза.- Разве ты должен что-то объяснять им?

-Должен, Клэр,- чуть помедлив, произнес он в ответ.- Моя власть далеко не так прочна, как ты думаешь. Я потому и Хозяин Карнавала, что пользуюсь здесь доверием всех и каждого. И если среди членов Семьи найдется хоть один усомнившийся… Клэр, для меня это станет началом конца.

-И что же теперь будет, Сэмми?- прошептала она, и тоскливая, смиренная обреченность в ее голосе Самуэля несказанно порадовала.- Неужели нет никакого выхода?

Самуэль молчал, стоически выдерживая паузу.

-Да нет, выход есть всегда,- с деланной небрежностью произнес он, когда терпение Клэр было уже на исходе,- и, если ты будешь достаточно благоразумна, мы вполне можем разрешить это дело к нашей обоюдной пользе: я- сохраню свою власть над Карнавалом, а ты- сохранишь жизнь своему драгоценному папаше.

-Не называй его так!- ее темно-русые бровки, густо вычерненные карандашом, сурово сдвинулись к переносице.- Вот что, Сэм, я готова выслушать твое предложение. И если оно меня полностью устроит…

Самуэль невольно улыбнулся.

Господи, какие же они все одинаковые! Стоит чуть ослабить поводок, и вот уже начинаются придирки на пустом месте, бесконечные торги… Нет, с нею надо определенно пожестче, иначе он никогда не добьется результата!

-Клэр, ты можешь быть уверена- я никогда не предложу тебе ничего недостойного или противоречащего твоим жизненным убеждениям,- эта фраза, столь часто произносимая Джозефом, вдруг всплыла в его памяти спасительной подсказкой.- Сейчас я соберу людей на площади. Мы выйдем к ним вдвоем. Я скажу собравшимся… пару слов по поводу того инцидента в Янгтауне, после чего ты, в свою очередь, должна будешь принести Карнавалу публичные извинения за действия своего отца и…

- Мой отец невиновен,- в ее голосе вновь зазвучали нехорошие нотки,- и ты, Самуэль, прекрасно об этом знаешь!

Самуэль устало вздохнул. Эта, как он любил говорить, «негибкость мышления» его юной «подопечной» начинала изрядно действовать ему на нервы.

-Клэр,- он уже с трудом скрывал свое раздражение,- скажи мне, наконец, что для тебя важнее? Жизнь и здоровье твоего уважаемого родителя, или то, какое мнение сложится о нем у членов моей Семьи, которые видят его первый, и, надеюсь, последний раз в жизни? Да, публичное признание его вины еще больше разожжет ненависть, и без того полыхающую в их сердцах, но поверь- в душах этих людей достаточно милосердия, чтобы простить того, кто искренне раскаивается в содеянном… Подумай хорошенько над этим, моя дорогая. А сейчас я, пожалуй, ненадолго отойду, дабы своим назойливым присутствием не мешать тебе принять верное решение.

…Она поймала его за рукав уже у самых дверей:

-Сэм, не уходи. Я все решила. Я… согласна на твое предложение,- и Самуэль облегченно улыбнулся.

Что ж, полдела сделано. Юркая рыбка-плотвичка, чуть было не сорвавшаяся с крючка, вновь заглотила предложенную наживку. И в нужный момент ему останется только слегка потянуть леску, чтобы мгновение спустя увидеть, как тонкие серебристые плавнички, словно прозрачные стрекозиные крылья, отчаянно затрепещут в иссушающее губительном для нее воздухе…

-Ну, с богом!- Самуэль аккуратно поправил черную кожаную перевязь на левом плече, и, подхватив свою спутницу под руку, ступил за порог трейлера.

Глава 2. «Show must go on!»

…Все это до боли напоминало ей некую постановочную пьесу времен ее участия в любительском школьном театре. Обтянутая по периметру разноцветными флажками карнавальная площадь, дощатая крашеная сцена посреди нее, зрители (они же актеры второго плана), и, наконец, главные действующие лица- Он и Она…

Серо-голубой матерчатый занавес плавно отъехал в сторону.

-Наш выход, моя дорогая!- Сэм нетерпеливо тронул ее за плечо.- Надеюсь, ты не из тех, кто теряется перед публикой?

Да, надо сказать, публика здесь собралась прелюбопытнейшая… Прекрасные дамы и не менее замечательные господа, в вычурных париках, торчащих из-под шляп всех цветов радуги, чьи лица надежно скрывал от назойливых лучей солнца смазанный в несколько слоев театральный грим, а костюмы сделали бы честь самой отвязной вечеринке в бурлеск-стиле.

Одним словом- карнавальщики. Доблестные рыцари Ордена Бархатной Полумаски, веселое театральное братство…

Вот только что-то мало веселья было в их глазах в этот вечер.

Самуэль выступил вперед.

-Друзья мои!- в наступившей тишине его негромкий голос звучал удивительно ясно и отчетливо.- Сегодняшний день мог бы стать для нас днем радости, ведь та, кого мы так долго ждали, наконец-то вернулась к нам, но, увы, он стал для нас днем величайшего горя… Прошлым вечером вы, друзья мои, воочию смогли убедиться в том, каких пределов может достигнуть людское вероломство и человеческая низость. Видит бог, я не хотел кровопролития, как не хотела его и та, с которой наша Семья связывает столько надежд…

«Да, Самуэль, сцена, определенно- твое призвание,- ее вдруг обуял приступ неуместной веселости. С трудом сдерживая смех, Клэр уткнулась лицом в мягкий бархат карнавального камзола. - Какой слог, какой, бог ты мой, великолепно поставленный голос! Неудивительно, что эти бедняги слушают тебя с такими лицами… Вот только я, зачем я понадобилась тебе в этой театральной постановке?»

-...во имя вашего спокойствия я готов был сдаться властям…- Самуэль с шумом перевел дыхание,- на любых условиях, которые бы…

«Это он так называет полуторачасовые препирательства в фургончике Лидии…- ошеломленно думала Клэр.- Господи, какой потрясающее, совершенно феноменальное умение поставить все с ног на голову, извратить, исказить до неузнаваемости!»

…Маски. Бесчисленное количество масок, под которыми он вечно прячет свое лицо. «Человек верит лишь в то, во что он хочет поверить, Клэр. Кому интересны твои истинные желания и чувства? Зрители жаждут шоу- зрители его получат!- о, она хорошо помнила его «инструктаж» перед выходом на сцену. – И не стоит прожигать меня таким презрительным взглядом, радость моя! Ты ведь ничем не лучше других. Скажи, кого ты видела во мне вплоть до… вчерашнего вечера? Стареющего дамского угодника с несколько, гм… эпатажной манерой поведения? Любителя дружеских застолий, полуночных посиделок у костра в тесном семейном кругу? Ну и как, Клэр? Насколько удачно вышли у меня эти роли? Насколько тебе понравилось? А ведь я ничего особо-то и не выдумывал. Я всего лишь… слегка подыграл тебе, и, признаюсь, получил от этого немало удовольствия. Так же, впрочем, как и ты сама. Ведь настоящий я, боюсь, не вызвал бы у тебя такой бури восторгов!»

-Я не снимаю с себя вины за то, что произошло в Янгтауне,- в чуть хрипловатом голосе Хозяина Карнавала отчетливо зазвучали трагические нотки, заставив Клэр, без преувеличения, в очередной раз восхититься его недюжинным актерским дарованием.- Эти люди, чье безграничное презрение к нам, Особым, уже давно перестало меня удивлять, безусловно, не заслуживали столь страшной участи. Я горько сожалею о случившемся и искренне…

«А вот я ни о чем не сожалею,- внезапно подумалось ей.- И ни в чем не виню тебя, Сэмми. Пусть ты лгал, но ты лгал мне… великолепно, от всей души. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо, как с тобою…»

-Ну зачем ты ввязался в эту драку, зачем спровоцировал его?- она споласкивает губку, и вода в жестяном тазу окрашивается красными разводами.- Какой же ты у меня несдержанный, Сэмми!

Она и сама не понимает, откуда берутся в ней эти жалостливые бабьи нотки, это «мой, у меня», словно бы нечто большее, чем Дар, ставящий таких, как они, в положение изгоев, объединяет их сейчас.

-Спасибо… Клэр. Принеси мне…лед из морозильника, если не сложно,- из-за разбитой губы он с трудом может говорить. «Не сложно» ли ей… Господи, да о чем речь!

…Гладкие кругляшки льда приятно холодят пальцы. Она с нежностью проводит ледяной облаткой по его рассеченным скулам. Самуэль морщится, и порция прохладного обезболивающего в тот же миг «разбавляется» теплыми, частными поцелуями...

-Так лучше, Сэмми?

Вежливый кивок. Темный глаз под стремительно заплывающим веком плутовски подмигивает ей.

-Мой д-добродетельный ангел! Твоими бы устами…- он делает попытку приобнять ее. Клэр притворно сердится:

-Больной, что вы себе позволяете с вашим…ой, Сэмми… с вашим лечащим врачом!

-А что я такого себе позволяю?- весело удивляется ее «подопечный». Розовая от крови губка бесшумно плюхается в таз, вслед за ней, со звоном ударяясь о бортики, туда же ныряют и недотаявшие ледышки.

… Ее голова крепко прижата к твердому диванному валику, и шея от неудобной позы совершенно занемела. Господи, какие же у него, оказывается, жесткие, шершавые губы…

-Сэмми, достаточно!- она привстает на тахте, с силой упираясь ему в грудь кулачками.- Я… мне пора идти.

Ссадины на лице Самуэля затягиваются еще быстрее, чем ранки на ее губах, прокушенных насквозь, словно в пылу неистовой страсти - его кровь, его слюна, чуть горьковатая на вкус, отчего-то тормозят процессы ускоренной регенерации, и это здорово пугает ее.

-Позволь, я провожу тебя,- широкие кровяные разводы практически незаметны на темно-малиновом шелке его цыганской косоворотки, а вот ее некогда белоснежная блузка… М-да, на улицу таком виде лучше и не показываться…- Только давай сначала умоемся.

…Резиновая губка, чуть покачиваясь, дрейфует по розовато-красным волнам, словно маленький надувной плот. Склонившись над тазом, они плещут друг дружке в подставленные ладони холодной родниковой водой из кувшина, смеются, ненароком сталкиваясь лбами...

«Если это тоже была игра, то ты сыграл великолепно, на пятерку с плюсом. И я с удовольствием осталась бы с тобой, чтобы снова и снова наслаждаться этой воистину божественной игрою, если бы… если бы не твой разрушительный Дар, Сэм, если бы не твоя маниакальная одержимость…»

- И если вплоть до вчерашнего вечера мы, друзья мои, могли еще надеяться на благополучный исход, то после случившегося наша надежда умерла! Мы думали, что к нам пришел переговорщик. Мы ошибались- к нам пришел мститель!- на висках Хозяина Карнавала блестели мелкие капельки пота. Он держал ее за руку цепкой, болезненной хваткой, словно бы опасаясь, что его «протеже» вдруг взбредет в голову соскочить со сцены.- Это война, друзья мои! Посылая к нам этого человека, Компания ясно дала понять- они и в дальнейшем будут действовать по принципу «око за око и жизнь- за жизнь». Церемониться с нами они не станут…

-А почему мы должны, в таком случае, церемониться с ними?!- донеслось из толпы.- Почему посланник Компании все еще жив? Отдай его нам, Самуэль!

…Это уже трудно было воспринимать, как игру. Карнавальная «массовка», до поры до времени хранившая сосредоточенное молчание, вдруг взорвалась криками ненависти. Тяжелая, душная волна- она словно бы ощущала ее каждой клеточкой своего тела... «Зачем ты привел меня сюда, Сэмми?!»

Хозяин Карнавала предостерегающе поднял руку:

-Успокойтесь, друзья мои! Кажется, Целительница хочет что-то сказать нам. Не так ли, моя дорогая?

Его нервные, сухощавые пальцы с силой сжали ее ладонь.

-Надеюсь, ты не забыла про наш уговор?- склонившись к ней, прошептал он одними губами, и в темных глазах его загорелись опасные огоньки. Клэр молча кивнула ему в ответ.

-Мой отец…- чуть слышно начала она,- он всего лишь…

-Громче, Клэр,- в голосе Хозяина Карнавала звучало явное неодобрение,- пожалуйста, погромче. Как видишь, микрофоны для таких, как ты, здесь не предусмотрены.

-Мой отец всего лишь выполнял приказ,- во рту ее внезапно пересохло,- и он не хотел никого убивать. Лидия… это была нелепая случайность… Он не хотел. Правда. Я… прошу у вас прощения…

-Достаточно, моя дорогая,- остановил ее Самуэль,- а теперь позволь мне продолжить.

…«Стыд не дым, глаз не выест»,- как говаривал порой отец Клэр, человек, в нравственных вопросах куда более щепетильный, чем ее нынешний «сценический партнер». В данный момент она готова была своим собственным примером оспорить эту небезызвестную поговорку. За все, что происходило сейчас на маленькой карнавальной сцене, ей было невыразимо стыдно. Стыдно до слез, до мучительных спазмов в животе... Стыдно за себя, за Самуэля, за неизвестного ей виновника вчерашней стрельбы, что наверняка прятался где-то за спинами возжелавших вдруг праведной мести карнавальщиков... Оторваться от созерцания полустертых линий Карнавального Компаса под ногами и посмотреть в глаза одураченным ею людям у нее не хватало ни сил, ни смелости.

Чего, впрочем, с избытком хватало самому Самуэлю Салливану. На скрипучих театральных подмостках родного Карнавала, в изменчивых переливах его негаснущих огней, он чувствовал себя вольготно, словно рыба в воде. Он был здесь удивительно уместен, если так можно выразиться...

«Актер погорелого театра, прости господи!- досадливо поморщилась Клэр. Нарочитое лицедейство Хозяина Карнавала начинало ее порядком раздражать.- Такое ощущение, что этот наспех срежиссированный спектакль, который вот уже второй вечер проходит тут, гм… с переменным успехом, целиком и полностью воспринимается им как собственный бенефис. Боже мой, как же мне это все надоело!»

…Отчетливый скрип свежеструганных досок под щегольскими остроносыми ботинками «бенефицианта», ослепительно белый луч прожектора, суетливо метнувшийся вслед его невысокой фигуре…

Легкой, невесомою тенью Самуэль скользнул к самому краю сцены и замер, эффектно окутанный серебристым сиянием рампы, включенной, по всей видимости, на полную мощность. Он был воистину великолепен в тот момент, этот неподражаемый актер, такой искренний в своей игре, такой честный в своем обмане... Лихорадочно-болезненный румянец на скулах, густо проступивший сквозь слой театрального грима, взволнованно-трагические интонации в голосе, сниженном сейчас до интимного полушепота… Нехитрые приемы, тщательно отрепетированные им, дабы долженствующим образом воздействовать на почтеннейшую публику.

-Вы хотите крови… - чуть слышно прошелестело над толпою,- одумайтесь, друзья мои! Я прекрасно понимаю ваши чувства, вашу обиду и боль от свершившейся несправедливости. Но скажите, что даст вам расправа над тем, кто, по большому-то счету, отыграл свою незавидную роль, и зла нам уже не причинит? Может ли его предсмертная агония залечить ваши раны, физические и душевные? Сможет ли казнь его, какой бы жестокой она не была, воскресить убитую им Пророчицу?

У Клэр застучало в висках.

«Я, я могла бы воскресить ее, Самуэль, и не один раз, да только ты мне этого не позволил! Ты гнал меня прочь, пока она отходила у тебя на руках, ты терпеливо выжидал положенное время… Да, теперь она по-настоящему мертва. Благодаря тебе, Сэм. А ты стоишь на сцене, как ни в чем не бывало, и преспокойно читаешь нам проповедь о милосердии…»

-Месть- это блюдо, которое следует подавать холодным,- со вкусом произнес Хозяин Карнавала, и Клэр невольно подумалось, что к этим словам- словам человека, способного неделями, месяцами вынашивать планы мести, определенно стоит прислушиваться.- И у нас еще будет возможность… взять реванш и отомстить внешнему миру за тот ужас, который мы пережили вчера, за наше унизительное бессилие... Я обещаю вам это, друзья мои! Да, и раз уж речь зашла о реванше…

Он нетерпеливо обернулся, ища глазами свою «сценическую партнершу». Невидимый за кулисами «светотехник» повернул рычажок, и Клэр невольно зажмурилась, чувствуя, как скользят по ее разгоряченному лицу бледно-голубые лучи карнавального прожектора.

- Воистину, что даст Карнавалу кровь того, кто принес в нашу Семью величайшее горе, черная, гнилая кровь человека, избравшего своей профессией уничтожение себе подобных, человека, не гнушавшегося пытками и шантажом?- торжествующий голос Хозяина Карнавала креп, набирая силу.- Бедой и смертью тянет от нее, друзья мои! Боюсь, что даже земля, ненароком впитавшая эту гиблую влагу, на сезон-другой может перестать плодоносить! Впрочем, я в чем-то понимаю его, этого незадачливого мертвительных дел мастера… Кто знает, как далеко мог бы зайти я сам, если бы судьба доверила мне оберегать… такое сокровище!

Стремительными шагами он пересек карнавальную сцену и оказался рядом с нею. В перекрестье хрустально-белых, ослепительно-холодных лучей он обнял ее за плечи и решительно развернул лицом к «зрителям».

-Она вернулась к нам, друзья мои! Вернулась, несмотря ни на что… Наша Целительница, наша… Королева Карнавала!- ей показалось, или голос его и в самом деле дрогнул от волнения- настоящего, непритворного, разбавленного усталостью и тоской?- Вернулась, чтобы навсегда остаться с нами!

…Темный брезентовый купол, натянутый над головой вместо неба, серебряные луны-прожектора... Десятки взглядов- равнодушных, восхищенно-недоверчивых, завистливо-жадных ловила она из темноты «зрительного зала». Карнавал заново знакомился с нею, Карнавал оценивал ее...

***

…Тесное пространство карнавального фургончика, словно крошечная актерская гримерка. Место, где можно передохнуть и снять маску. Место, где можно побыть самим собой.

-Клэр, будь добра, подай мне, пожалуйста, полотенце,- он тяжело опустился на кровать, неловко расстегивая жесткий воротник театрального камзола,- и воды принеси, если не сложно.

«Да мне-то не сложно, Самуэль,- плеснув воды в подставленный бокал, она сбрызнула из кувшина на мягкую махровую ткань,- ты же прекрасно знаешь- помочь тебе для меня только в радость, и порой бессовестно злоупотребляешь этим.»

Залпом осушив свой бокал, он тщательно провел по лицу полотенцем, смывая поплывший от пота грим. Сморгнул, счищая с ресниц прилипшие комочки туши, и Клэр, не дожидаясь напоминания, сунула ему в руку свое макияжное зеркальце.

-Старая актерская привычка- всегда гримироваться перед выходом на сцену,- весело подмигнул он своему отражению, и от уголков его темно-янтарных глаз разбежались тонкие лучики морщинок.- Ну, и как тебе сегодняшнее шоу?

«Оно было отвратительно, Самуэль. Более омерзительного зрелища я еще не встречала в своей жизни …» - кровь жаркою волной вновь прихлынула к ее лицу, и Клэр поспешно отвернулась.

-Сэмми, скажи- ну зачем тебе это? Весь этот… нелепый трагифарс? Чего ты добиваешься, Сэмми?- вся ее злость, все раздражение, так долго копившиеся в ней, вдруг вырвались наружу.- И… как понимать эту сакраментальную фразу: «Она вернулась, чтобы остаться с нами»? Сэм, ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что сегодняшнее «шоу» пришлось мне по душе. Я давно уже все решила- я не останусь с тобою... Богом клянусь, тебе придется посадить меня под замок, чтобы удержать на Карнавале, и охранять денно и нощно. И я все равно убегу, при первой же возможности, вот!

«Ну все, сейчас начнется!»- она с вызовом смотрела ему в лицо, ожидая очередной вспышки истерической ярости, сопровождаемой, как и положено, землетрясением в энное количество баллов, но Хозяин Карнавала отчего-то не спешил демонстрировать ей свои эмоции. Глубоко вздохнув, он отложил в сторону испачканное полотенце.

-Я очень рад, что ты честна со мной, моя дорогая,- произнес он с деланным спокойствием,- что ж, я тоже постараюсь быть предельно честным. Я привык добиваться своего, Клэр, не останавливаясь ни перед чем. И если я сказал, что ты останешься со мной на Карнавале, значит, так тому и быть. Слушай меня внимательно. Сейчас ты возьмешь вот эти ключи, и выпустишь на свободу своего папочку. Затем ты…Клэр, ты куда? Я еще не закончил. Да, вы можете попрощаться. Я думаю, что на все про все полутора часов вам будет вполне достаточно. В восемь вечера я жду тебя в своем трейлере, моя милая, послушная Клэр. И если ты не придешь - не важно, по какой причине…

-Конечно же, не приду,- невольно вырвалось у нее,- и мне, честное слово, плевать, что ты в таком случае сделаешь!

-Клэр, а тебя никогда не учили, что перебивать собеседника- это очень и очень некрасиво?- темные, бесконечно усталые глаза уже немолодого, в общем-то, человека, смотрели на нее с укоризной. - По-видимому, нет. Что ж, у меня еще будет время плотно заняться твоим воспитанием, моя дорогая… Слушай дальше. Сегодня вечером должна состояться твоя инициация- этакое своеобразное крещение, через которое проходят все вновь прибывшие на Карнавал. Затем будет небольшая праздничная церемония, по случаю твоего вступления в Семью. И если ты вдруг решишь не явиться на собственную инициацию…В таком случае, программа сегодняшнего вечера будет несколько изменена. Я соберу своих людей для того, чтобы объявить им- наш час настал! Мы должны открыться миру, чтобы заставить этот мир считаться с нами. Мы должны продемонстрировать всю свою мощь тем, кто не верит в нас…

-Сэм, ты не сделаешь этого…

-Представь себе- сделаю!- и что-то в его голосе подсказывало, что это не блеф.- И тогда завтра днем, в Центральном Парке города Нью-Йорка, состоится грандиозное шоу Карнавала Братьев Салливан. Вход- свободный. По окончании этого грандиозного шоу в штате Нью-Йорк, впервые за всю его трехсотлетнюю историю, состоится не менее грандиозное землетрясение, в результате которого Нью-Йорк, как таковой, перестанет существовать.

-Сэмми, ты…

-И все случившееся будет на твоей совести, моя дорогая,- совершенно спокойно закончил он свою речь, все так же улыбаясь,- и тебе с этим жить. А вот теперь можешь идти, и помни- я буду ждать тебя в восемь вечера в своем фургончике. Если же ты не придешь… Что ж, я тебя обо всем предупредил.

«Нет, Самуэль, не мне. Тебе предстоит жить с тем, что два дня назад ты сотворил в Янгтауне.»

…Тяжелая связка ключей приятно оттягивает карман. Пара шагов до заветной двери. Разукрашенный лиловыми звездами фургончик на другом конце площади, где заперты сейчас отец и Лорен… Уйти, и больше никогда не возвращаться. А обещанное «нью-йоркское землетрясение»…

-Ты не сделаешь этого, Сэм. Без поддержки Семьи ты бессилен, а они… они ни за что не пойдут на такое…- начала она, прекрасно понимая, что несет полную чушь.

«Почему посланник Компании все еще жив? Отдай его нам, Самуэль…Успокойтесь, друзья мои! У нас еще будет возможность взять реванш и отомстить внешнему миру за тот ужас, который мы пережили вчера- я обещаю вам это…» - услужливо всплыло в ее памяти. Нет, после сегодняшнего они и в самом деле пойдут за ним, куда угодно и на что угодно...

-Я вижу, ты и сама все прекрасно понимаешь, радость моя,- довольно осклабился Самуэль.- Сегодняшнее шоу имело определенный успех у зрителей, и знаешь, что меня порадовало больше всего? Твоя игра, Клэр. Это было так искренне, так трогательно, что я сам чуть не разрыдался: «Он не хоте-ел, ради всего святого, простите, люди добрые!»- жалостно искривив лицо, передразнил он, и Клэр едва не возненавидела его в этот момент.

-Да, Клэр, сегодня ты и в самом деле была на высоте,- отсмеявшись, продолжил Хозяин Карнавала,- и, надо сказать, своим выступлением оказала мне поистине неоценимую услугу. Дэмьен, тот самый африканец с дредами, что допрашивал твоего отца в Комнате Воспоминаний… Ты знаешь, у него возникли ко мне… кое-какие вопросы, по поводу отсутствия в Зеркалах Памяти эпизода со стрельбой. Я списал это на кратковременную амнезию, заработанную мистером Беннетом после удара прикладом по голове, но, как видно, был недостаточно убедителен, и не смог рассеять сомнения брата Дэмьена… Кто знает, как далеко он мог бы зайти в своих рассуждениях, сколько членов Семьи мог смутить своим неверием, если бы не ты, Клэр, если бы не твое публичное покаяние!

Клэр обессилено опустилась на стул. «Маленькая ложь неизбежно тянет за собой ложь большую,- как любил говаривать ее отец. – и потому всегда и везде правда, какой бы нелицеприятной она не казалась, предпочтительнее лжи. Просто в силу того, что это- правда.» Да, сегодня ей выпала возможность на деле убедиться в том, насколько справедлива порой бывает эта нехитрая житейская мудрость...

-Какой же ты все-таки подлец, Сэм,- с тоской прошептала она, смаргивая с ресниц злые, отчаянные слезы,- какой же ты все-таки подлец…

Томные, медово-карие глаза Хозяина Карнавала смотрели на нее все с тем же насмешливым лукавством. Происходящее, по-видимому, скорее забавляло, чем злило его.

-Ну, уж какой есть, Клэр! Я, как ты, наверное, уже успела понять, никогда не отличался повышенным благородством. Привыкай, моя дорогая!

- К такому, как ты, знаешь ли, очень трудно привыкнуть,- мрачно буркнула Клэр. Она ощущала себя словно в каком-то дурном сне, странной ночной фантасмагории, лабиринте, запутанные, извилистые дороги которого всегда приводят в неизменный тупик. «Направо пойдешь- на Карнавал попадешь, налево пойдешь- туда же попадешь, прямо пойдешь…ай, и так все понятно!»

-Так я могу хотя бы попрощаться с отцом?- голос ее предательски дрогнул, а пальцы машинально стиснули в кармане холодную связку ключей. Впрочем, только ли ключей? Тонкая скрученная спираль стального брелка, плотно обхватившая ее мизинец, чуть слышно царапнула о какое-то гладкое выпуклое стеклышко… Компас, бог ты мой, ее Пригласительный Компас, с которым она не расставалась с самой первой поездки, и который так и не удосужился отобрать у нее вчера вечером растяпа Илай!

Хозяин Карнавала снисходительно кивнул ей в ответ. Разумеется, о чем речь! Он не настолько жестокосерден, чтобы лишить ее возможности напоследок пообщаться с собственным отцом…

«Похоже, что сегодня ты перехитрил сам себя, о, Самуэль Хитроумный!»- она торопливо вынула руку из кармана. Ее Компас, ее путеводная нить, выводящая в лабиринт всякого, кто им владеет…

-Да, Сэм, ты действительно умеешь добиваться своего- не мытьем, так катаньем, - она улыбнулась ему, впервые за весь этот вечер, широко и свободно, так, словно бы оставалась здесь исключительно на добровольных началах, по велению, так сказать, собственного сердца.- Подумать только- взял в заложники целый город... До тебя это не удавалось еще ни одному террористу! И все ради чего…

-Не «ради чего», а «ради кого»,- парировал Самуэль,- ради тебя, моя дорогая! Неужели тебе совершенно не льстит такое внимание?

…Все та же расслабленно- вальяжная поза и неизменная ухмылка, играющая на его бледноватых губах, но как изменился взгляд его- цепкий, недоверчивый, волчий, прожигающий ее насквозь…

«Тебя что, так напугала моя улыбка, Сэмми?»

-Нет, не льстит,- она уже с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться ему прямо в лицо.- Но… я постараюсь не разочаровывать тебя на этот раз. Я вернусь, Сэмми, я обязательно вернусь, обещаю тебе! Только, пожалуйста, не думай, что я делаю это исключительно из сострадания к несчастным жителям Нью-Йорка.

-А для чего же ты тогда это делаешь?

«Тебе и в самом деле хотелось бы это узнать, Самуэль? Боюсь, что мой ответ может тебя не устроить…»

Весь этот фальшиво-праздничный Карнавал, с нарисованными улыбками на грустных клоунских лицах, с многочисленными аттракционами- «заманухами», с навязчиво-музыкальным фоном был для нее словно конфета, упакованная в красочную, приятно хрустящую обертку, где под тонким слоем шоколада чувствовалась весьма ощутимая горечь синильной кислоты. И она ест, давится этим нечаянным «подарком», судорожно сглатывая неимоверно горчащую слюну…

«Я хочу прекратить это, Самуэль. Раз и навсегда. Я не хочу больше думать о тебе, я не хочу тебя помнить, я не желаю иметь с тобой ничего общего. Ты портишь, поганишь все, к чему прикасаются твои руки, и жаль, очень жаль, что в моих воспоминаниях ты другой… Вчерашнего вечера было недостаточно. Я… я все еще не держу на тебя зла, я все еще готова бросаться к тебе на помощь по первому свистку, я все еще готова уступать… и безропотно подчиняться... Я должна прекратить это, Самуэль. И потому я останусь с тобой. Я приму до конца весь твой яд, словно горчайшее лекарство, чтобы раз и навсегда вытравить тебя из своего сердца и своей души… Я переболею тобой, и наконец-то обрету спокойствие.»

-Клэр, я, кажется, задал тебе вопрос,- он уже не скрывал своего раздражения,- и был бы счастлив, наконец, услышать ответ на него!

«Человек верит в то, во что он хочет поверить- так, помнится, ты учил меня, Самуэль? Ты знаешь, а ведь я оказалась весьма способной ученицей…»- она улыбнулась ему самой очаровательной из своих улыбок.

Легкий румянец на щечках, чуть учащенное дыхание… Бог ты мой, а ведь она и в самом деле здорово волнуется сейчас…

-А сам-то ты как думаешь, почему?- она легко опустилась перед ним на колени.- Ты что, все еще не догадываешься?

…Прижаться щекой к его острым коленкам, обтянутым черно-серым бархатом, губами чуть дотронуться до его ладони, жесткой сухощавой ладони с темными пятнышками чернил…

«Это же все игра, Самуэль. Или… уже не игра?»

***

«Ты обещал дать полтора часа на прощание с отцом,- она мельком бросила взгляд на крошечный экран своего мобильника,- но потом, по-видимому, решил, что это для меня непозволительная роскошь. Пять минут восьмого… Ох, Сэмми, Сэмми!»

…О том, что произошло между ними, вспоминать было и сладостно и стыдно. Ее неумелые поцелуи, их по-детски нелепая возня на скрипучей продавленной тахте… «Достаточно, Клэр. Тебе и в самом деле пора идти. У нас еще будет время, чтобы…»- а ей так не хотелось уходить…

«Кажется, я чересчур… увлеклась, точнее, вошла в образ. Что ж, неплохой дебют для начинающей актрисы,- она все еще пыталась убедить себя в несерьезности происходящего, и, надо сказать, в данный момент ей это неплохо удавалось.- И, как видно, моя новая роль пришлась ему по душе…»

…На полпути к сувенирной лавке, увешанной гирляндами разноцветных огней, словно рождественская ель, она все же решилась обернуться.

Дверь фургончика была приоткрыта. Небрежно прислонившись к дверному косяку, он стоял на пороге, и, улыбаясь, смотрел ей вслед…

Глава 3. Черный Король, Белая Королева

Самуэль Салливан, удачливый ловец душ человеческих, все еще не мог поверить, что фортуна на сей раз изменила ему, что рыболовные снасти его оказались недостаточно прочны, и добыча сорвалась с крючка, ушла, махнув на прощание плавником, в мутные зеленоватые воды речного залива. Признать это- означало признать свое поражение, свое очередное поражение в нелегкой каждодневной борьбе- с миром, с обстоятельствами, с самим собою.

Такой удар по его и без того шаткой самооценке, такой болезненный щелчок по его самолюбию...

Словно заведенный, он в лихорадочном нетерпении мерил шагами свой крошечный фургончик, поминутно поглядывая на часы. Время шло, а Клэр и не думала возвращаться. И он уже не единожды успел проклясть свою самонадеянность, позволившую ему столь опрометчиво отпустить юную пленницу буквально под честное слово.

«Что ж, в конце концов, дело-то двигалось именно к этому финалу. Одна единственная оплошность- и все пошло наперекосяк…Ч-чертов Янгтаун!»

…Серая придорожная пыль оседает на изукрашенных воротах Карнавала Братьев Салливан. Свеженарисованная афиша у входа извещает посетителей, что сегодняшние представления отменены. Так же, впрочем, как и завтрашние. И послезавтрашние. Карнавал Братьев Салливан прекращает свои гастроли.

-Ты низложен, Самуэль,- обманчиво спокойное лицо с тонкими аристократическими чертами, блекло-голубые глаза, источающие ледяное презрение… Лидия Салливан, бывшая Пророчица, а ныне негласный лидер уже практически несуществующего Карнавала. Длинное, до пят, платье ослепительно-торжествующей белизны, надо сказать, идет ей куда больше скорбных вдовьих одежд ее сорокадневного траура и легкомысленно-пестрых сценических нарядов.- После того, что произошло на наших глазах там, в долине, ты не можешь больше оставаться главою Семьи. Ты предал нас, Самуэль. Ты подставил под удар всех, кто имел несчастье тебе довериться…

Резкий, обвиняющий голос прорицательницы их незавидного будущего доносится до него словно бы через вату. Самуэль устало прикрывает глаза.

Он ужасно чувствует себя после вчерашнего. Волнами накатывает невыразимая слабость, затылок ломит, словно с тяжкого похмелья, хотя он и забыл уже, когда в последний раз пробовал спиртное. Его Дар, его проклятая Особенность, забирает слишком много энергии, и даже целебные чернила порой не в состоянии восполнить эту потерю. Чертов Янгтаун ( так, кажется, называется, а, вернее, назывался тот злополучный городок) прошлым вечером высосал из него все силы…

-Ну, и что ты придумаешь на этот раз в свое оправдание?- тонкие изящные пальцы, унизанные серебряными кольцами, легко отбрасывают со лба светлую прядь.- Скажешь, что все это было нужно для блага Семьи, ведь так?

-Лидия, послушай меня…- кислый, металлический привкус во рту. Он сам поражается тому, насколько слаб и невыразителен сейчас его собственный голос.- Нет никакой нужды в том, чтобы распускать Карнавал. Опасность, о которой ты говоришь…

-…реальна, как никогда,- обрывает его пророчица.- У твоего преступления на сей раз слишком много свидетелей, Самуэль… Как ты думаешь, сколько времени понадобится корпорации, охотящейся за Сверхспособными, чтобы вычислить нас после случившегося и… принять все необходимые меры? Мы стали слишком заметны, Сэм, и я поступаю так, как, уверена, поступил бы в данной ситуации сам Джозеф.

Кончиком указательного пальца она задумчиво проводит по верхней губе- невероятно соблазнительный жест, заставляющий его сердце забиться учащеннее. Узкое запястье Лидии, чуть прикрытое тонкой шифоновой тканью, гибкой серебряной змейкой обвивает потемневший от времени наручный браслет. Его подарок, за одну из тех редких ночей, когда она сама приходила к нему в фургончик… Словно цепляющийся за соломинку утопающий, он тянется к ней через стол.

-Лидия, я…

На бледных щеках пророчицы алыми пятнами вспыхивает гневный румянец. Она брезгливо отдергивает руку, и дрожащие пальцы его бессильно соскальзывают с зеркально гладкой поверхности браслета.

-Не смей больше прикасаться ко мне!- в голосе ее звенит лед и сталь, а пронзительный взгляд небесного цвета глаз, кажется, прожигает его насквозь.- Ничтожество…

@темы: angst, het, romance, R

---

"От ненависти до ванной" by lorenell

[lorenell]

Название: От ненависти до ванной
Автор:  lorenell
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: R
Пейринг: Мэтт Паркман/Гэбриел Грей, Питер Петрелли
Жанр: флафф, немного юмора
Тип: слэш
Размер: мини, 1142 слова
Саммари: У Мэтта сломались часы. Угадайте, чья мастерская расположена ближе всего?
Предупреждения: возможно ООС, флафф опять же, возможны штампы
Примечание:Написано на мини-кинк фест на дайри. Написано для  Счастливое число Слевина С праздником, чудо!

Гэбриел Грей спас от гибели кучу народа и стал героем.
Гэбриел Грей открыл новую часовую мастерскую в Нью-Йорке. Ему помог лучший друг, Питер Петрелли.
Гэбриел Грей стал уважаемым часовщиком и в целом неплохим человеком.
Гэбриел Грей...
Вот кем сделался монстр, пройдя через собственный бесконечный ночной кошмар.

Мэтт Паркман так и остался копом, простите, гениальным детективом, отцом и мужем.
Мэтт Паркман клялся и божился, что скорее небо упадет на землю, чем он когда-нибудь еще встретится с Сайларом.
Мэтт Паркман пришел к врагу в мастерскую через три часа после того, как в гостиной остановились часы.

- Привет, Паркман, - удивленно и вместе с тем почему-то радостно произнес Гэбриел, даже не обернувшись. – Я, конечно, предполагал, что когда-нибудь ты появишься здесь, но чтобы так скоро...
- У меня часы сломались, - прервал Грея Мэтт. – Как это ни печально, Сайлар, но твоя мастерская расположена ближе всех к моей квартире.
- Да, я слышал от Питера, что вы переехали, - Гэбриел не отреагировал на упоминание своего старого имени и взял из рук полицейского ходики. – Там раньше жил Мохиндер, да?
- И Чандра, - усмехнулся Мэтт.
- Что было, то быльем поросло, Паркман. Я не держу на тебя зла, и ты, будь так добр... Не мешай, - Грей открыл крышку часов и бережно коснулся пальцем нескольких шестеренок. – Хм, повезло, мне только вчера привезли нужные детали.
- Ты не держишь на меня зла?! – Мэтт треснул кулаком по столу так, что Гэбриел вздрогнул. – Черт дери, зато я держу! Ты вторгся в мою жизнь, угрожал моей семье, трахал мою жену, в конце концов!
Грей снял очки и устало потер глаза, зевнув.
- Паркман, не веди себя, как Клер. Я был не в себе, я был болен, - если бы только Мэтт знал, сколько месяцев бывший Сайлар пытался себя в этом убедить.
- Кто тебе это сказал? – усмехнулся Паркман.
- Питер. Потом Эмма. И многие из тех, кого я спас, подтвердили бы это. А теперь, извини, мне надо работать, - Грей встал и подошел к большому дубовому шкафу.
Там он держал внутренности часов.

- Ты больно часто говоришь о Питере, - внезапная и безумная мысль жгла разум Мэтта.
«Можно доказать, что часовщик все еще монстр... Достаточно просто разозлить его».
- И что? Он мой друг, - как будто безразлично пожал плечами Гэбриел. – О друзьях всегда говорят много.
- А между вами ничего не произошло там, за стеной?
Мэтту показалось, что у него наэлектризовались волосы.
- Ты ревнуешь? – спросил Грей и натянуто рассмеялся.
Сайлар смеялся не так. Паркман это помнил, отлично помнил.
- Заткнись. Мне теперь ничего не стоит сделать так, что ты всю свою жизнь будешь мнить себя пятилетней девочкой, - сквозь зубы ответил полицейский.
Его идея о «возвращении» монстра лопнула, как лопается слизняк в сжатом кулаке.
- Эх, Паркман, Паркман, - покачал головой Гэбриел. – Ты так ничего не понял. Поврежденные клетки моего мозга со временем заменяются новыми, и поэтому разум всегда возвращается ко мне. Так ведь уже было.
- Помню, - недовольно проворчал Мэтт. – Часы лучше чини.
Грей безропотно чинил. Что бы ни говорил часовщик, он чувствовал себя виноватым перед Паркманом. Угрызения совести он начал испытывать довольно давно, еще в своем кошмаре. И пять минут молчания подначивали Гэбриела начать душещипательную беседу о грехах и благодетелях. Он держался из последних сил.
- Готово, - с облегчением улыбнулся Грей, протягивая ходики их владельцу.
Их руки как будто случайно соприкоснулись.
Тепло чужой кожи пробудило старые воспоминания – для каждого свои.

Горячее тело монстра, нагая простота и звериная страсть. Если бы Мэтт был в своем теле, то возбудился бы: не то от стонов любимой Дженис, не то от фантазий разыгравшегося воображения. Паркман даже не исключал, что сильнее всего его возбуждал Грей.
Раскаленные молоточки странного стыда, усмешка и щедрые поцелуи. Сайлар не поднимал глаз, зная и без того, что на него смотрят, смотрят с интересом и негодованием. Чего ему хотелось больше, слепых благодарностей чужой жены или стрел яростной ненависти, он не знал. Гэбриел не исключал, что хотелось ему не только или не столько бесплотных взглядов.
- Я знаю, что ты вспомнил, Сайлар, - сказал Мэтт.
- Правда? – язвительно ответил Грей, слишком резко выдернув купюры из протянутой руки.
Схватить самого опасного героя за шкирку не составило никакого труда.
- Тебя же стошнит, - ухмыльнулся Гэбриел, глядя Паркману в лицо.
- Вот и проверим, - вторил ему Мэтт.
Двое мужчин целовались посреди Нью-Йорка под аккомпанемент бесконечного тиканья и городского шума. Их отражения в стеклах изящных циферблатов вторили своим оригиналам.
- Не кусайся, - недовольно буркнул Паркман.
- А то что? – с вызовом спросил Грей.
- Выебу, - коротко резюмировал полицейский.
- Вперед и с песней!
- Без песни обойдешься, - едва сдерживал смех Мэтт. – Точнее, не до песен тебе будет.
- Докажи! – тоном капризного ребенка потребовал Гэбриел.
И Паркман начал доказывать, осторожно и почему-то нежно.

Аккуратно и медленно он снял с бывшего монстра очки со стеклами без диоптрий, потом рубашку в стандартную серо-синюю клетку. У Гэбриела была волосатая грудь, и это почему-то вызывало улыбку.
Грей стесненно целовал Паркмана в губы и был похож на юного неопытного мальчика.
Брутальный образ Сайлара-монстра разбился на тысячу разноцветных кусочков стекла. Они кружились в сознании Мэтта, выстаиваясь в новую форму, в новый витраж.
И эта новая форма манила своей неизвестностью.
Гэбриел подстраивался под желания Паркмана, позволяя ему многое и ничего не запрещая. Это такая расплата за прошлые грехи.
Грей даже согласился заняться этим в мастерской – все равно в вечерние часы обычно никто не приходил.
Мэтт краснел, смеясь над штанами, спущенными до щиколоток, смеясь над собой и дурацкой ситуацией, которая больше напоминала болезнь.
Паркман утешал Грея, который начал притворно ныть при первой боли, тихими поцелуями в шею.
Первые толчки были неудобными, как будто вынужденными и нарочито медленными. Мэтт и Гэбриел привыкали и учились верить друг другу.
Но тянуть оказалось невмоготу.
Паркман наблюдал за маленькими капельками пота, стекающими по спине часовщика, слушал ватные вздохи и соленые стоны.
Грей вжимался в стол, царапал пальцами лакированную поверхность и отмечал, как меняются движения Мэтта.
Им это все нравилось.

Паркмана всегда «цепляли» кустистые выразительные брови – не важно, у мужчин или у женщин. А Грей вдобавок умел ехидно-язвительно приподнимать одну такую кустистую и ужасно выразительную бровь.
Смутные ассоциации с волшебным английским бестселлером крутились в голове наподобие мух.
Когда Гэбриел кончил, кажется, уже во второй раз, колокольчик над дверью предупреждающе зазвенел.
- Твою мать, - выдохнул от неожиданности Паркман.
Он едва-едва успел укрыться за столом, когда неизвестный быстрым шагом влетел в помещение.
Грей, не стесняясь и с улыбкой глядя на вошедшего, одел белье и штаны.
Уже узнанный Мэттом вошедший стоял с раскрытым ртом и пытался что-то выдавить из себя.
- Это называется вуайеризм, Пит, - сказал Гэбриел.
- Вы бы хоть табличку сменили, я не знаю, - ответил Петрелли.
- Ванная на втором этаже. Думаю, тебе это необходимо, - беззлобно отозвался Грей. – Только надолго не занимай, мне... нам тоже туда нужно.
- Пошел ты, - покраснел Питер и выбежал из мастерской.
- Мальчишка, - рассмеялся Гэбриел.
- Ему понравилось, - усмехнулся успокоившийся Мэтт, - а тебе?
- В ванную, Паркман. Там и поговорим.

@темы: slash, romance, R

---

"Тихие игры" by lorenell

[lorenell]

Название: Тихие игры
Автор:  lorenell
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: R
Пейринг: Сайлар/Питер Петрелли, Мэтт Паркман/Сайлар упоминание
Жанр: что-то смахивающее на dark и плюс капля юмора
Тип: слэш
Размер: мини
Саммари: "Зря ты мне поверил".
Предупреждения: кровища, смутные образы, открытый конец, штампы

- Зря ты мне поверил, - тихий шепот и знакомый взгляд монстра из-под полуопущенных ресниц приводят в ужас.
Питер бледнеет, становясь похожим на наркомана.
Настоящего Гэбриела больше нет. Есть только призраки прошлого и кошмары будущего.
- Почему? – только и может спросить Петрелли.
- Мне надоела эта твоя игра в героев. Я решил ввести свои правила, - ухмыляется мужчина.
Теперь Питер знает, что не сможет и пальцем пошевелить. Он шепчет с удивлением, болью и страхом:
- Сайлар.
- Только не плачь, я тебя умоляю. Как будто ты этого не ждал, - смеется монстр.
- Не трогай Эмму, - и все-таки этот Петрелли немного изменился.
Он боится не своей смерти.
- А она мне не нужна. Я хочу играть с тобой, - и новая порция снежного леденящего смеха прямо в лицо.
Питер молчит. Ему не нужно читать мысли Сайлара.
- Я готов, - Петрелли уже чувствует последнее холодное прикосновение пальцев к коже и закрывает глаза. Почему-то вспоминается Трейси.
- Глупый мальчишка, - говорит монстр. – Ты не умрешь. Но, поверь, смерть была бы предпочтительнее.

Простыня белая, свет из окна почему-то серый, а потолок черный. Очень скоро к основе палитры прибавятся новые краски, отвратительные в своей естественности.
Петрелли ждет, как покорная жертва, стоя на коленях в центре пустой комнаты.
Здесь ничего нет, кроме простыни и подопытного кролика.
Когда в комнату заходит Сайлар, за ним не едет столик с пыточными инструментами. И это – самое страшное.
Монстр молчит, и Питер вторит его молчанию.
Монстр хочет криков, слез и просьб, но Петрелли действительно готов к их особой, очень жестокой игре. По крайней мере, ему так кажется.
Монстр усмехается, и только тогда его жертва встает с колен.
- Я лишен сил, - констатирует Питер, глядя на правую руку Сайлара.
- Знаю.
Стена комнаты такая же холодная, как и те мнимые прикосновения ледяной руки.

Одним движением пальца Сайлар ломает жертве левое запястье. Питер понимает, что это только начало, но не может сдержать рвущийся наружу крик.
Жертва прижимается к стене сильнее и тяжело дышит, приоткрыв рот. Монстр улыбается, радуясь новой игрушке.
- Тебе нужно просто попросить, Питер, - шепчет в предвкушении он.
Петрелли только отрицательно мотает головой.
Что же, первоначально именно это и задумывалось.
Новое движение ладони – сломана щиколотка. Вскрик, не такой громкий, как первый. Приглушенный. Питер падает на простыню и пытается защититься, свернувшись в комочек. Неприемлемо. Не по правилам.
Жертва против воли ложится на спину. Он сжимает зубы так сильно, как только это возможно, и слушает, как мечется его сердце.
А потом Сайлару надоедает цветовая гамма черно-белого кино.
Одинокий свист невидимого лезвия в воздухе - и на груди Петрелли появляется длинная глубокая рана. Питер давится болью, но почти молчит.
- Кричи, мразь, кричи! – пинок под ребра. Монстр выходит из себя. Он не любит долго ждать: – Скажи мне это!
- Нет, - тихо отвечает жертва.
И ему все равно, что в голосе уже нет уверенности и гордости.
- Я все равно сломаю тебя, - пытается успокоиться Сайлар.
- Ты болен. Это шизофрения, - Питер радуется небольшой передышке.
- Тогда ты тоже болен, раз не пытаешься меня остановить, - усмехается монстр и делает новый порез, на лице жертвы.
Из-за крови Петрелли уже не может наблюдать сияние своих криков и черные дыры слов Сайлара.

Монстр наблюдает за тем, как тело Питера превращается в один сплошной болевой участок, в один большой перелом, в один крик. Сайлар нащупывает нужную точку и Петрелли катается по полу, визжа и наконец-то плача.
Монстр больше всего на свете хочет искупаться в крови жертвы.
Питер хочет умереть или перестать чувствовать.
- Ты можешь все это остановить, - холодно смеется Сайлар.
Теперь ответом ему служит крик.
- Похоже, я перестарался, - притворно вздыхает монстр.
Он вкалывает жертве какого-то лекарства.
Боль уходит.
Тело восстанавливается.
И Питер знает, что сейчас все начнется опять.
- Нет, хватит, хватит! – истерично кричит он, защищая лицо от новых атак.
Жертва встает и тут же падает на испачканную простынь, вспоминая каждое мгновение испытанного кошмара.

Питер похож на раздавленную амебу, препарированную лягушку и всадника без головы.
Монстр ждет, оставаясь на почтительном расстоянии. Он всего лишь Сайлар и сравнению не поддается.
- Я прошу тебя прочитать мою суть, - Петрелли морщится от глупости сказанных слов.
- Лидия обладала прекрасными способностями, - довольно урчит Сайлар, делая неспешные шаги и забывая об осторожности.
Звук его голоса горит темно-красным и сливается с пятнами на простыне.
Поцелуй получается рваным и соленым, коротким и болезненным.
- Теперь я знаю все о тебе, - вот только монстр уже не улыбается.
- Теперь я умею все, что умеешь ты, - холодно и снежно смеется Питер.
Петрелли думает, что выиграл.
Сайлар молчит, зная, кто смеется последним.

Мэтт Паркман просыпается резко, но не чувствует страха и холодный пот не прошибает его – он уже третью ночь видит такие сны. Он привык, в каком-то смысле ему даже нравится эта странная вереница даров Морфея.
Вот только призрак, сидящий в кресле напротив, уже третье утро недовольно зевает. Когда Мэтт поднимается с постели, чтобы пройти в ванную, он слышит:
- Нет, Паркман, Питер – это уже чересчур. Придумай себе другой фетиш, - и Сайлар смеется холодно и снежно.
Но это уже совсем другая игра с другими правилами.

@темы: angst, slash, R

---

"Tainted love. Эйфория." by lorenell

[lorenell]

Название: Tainted love. Эйфория.
Автор:  lorenell
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: R
Пейринг: Клер Беннет/Дафна Милбрук (Паркман)/Мэтт Паркман, Питер Петрелли/Трейси Штраус(Петрелли)/Нейтан Петрелли, несостоявшийся Дафна/Трейси
Жанр: романтика, почти дарк
Тип: фемслэш, гет
Размер: мини, чуть больше 2 500 слов
Саммари: Дафна должна убить. Но кто научит ее это делать? И что из себя представляет ее жертва? "Не отпускай мне этого греха".
Предупреждения: Развернутая версия будущего третьего сезона. Немного спойлеров. Малораскрытые, но кинки (извращенная танато- или некрофилия, кровавый секс, подсматривание в каком-то роде, садомазохизм). Пара аллюзий на песни и на финал сериала для Нейтана. Ах, да, штампы еще))))
Примечание:Написано на мини-кинк фест на дайри.

Здание Прайматек в Нью-Йорке. 19 сентября.
- Почему я? – спрашивала Паркман, сложив руки на груди и совсем по-Паркмановски глядя на собеседницу.
- Ты – единственная из нашей Компании, кто не прошел проверку. Это необходимо сделать, Дафна. Ты обязана, - у Клер Беннет были темные волосы и черствый голос.
- Кому и чем, интересно? – прошипела в ответ светлая женщина в черном костюме.
Новый приказ выходил за рамки, и это настораживало.
«Я воровка, а не убийца», - настойчиво вертелась в голове мысль четырехлетней давности.
- В первую очередь своей семье. Подумай о муже, о дочерях, да хотя бы об отце, - Клер многозначительно улыбнулась и присела на краешек дубового стола. Ее поза, ее взгляд, ее слова – все напоминало Анжелу Петрелли и Ноя Беннета.
- Не смей даже приближаться к ним, - выдавила Дафна.
- Я посмею, если ты не выполнишь это задание, - спокойно сказала Клер. – Впрочем, я дам тебе время на размышления. Два дня.
Уже у двери Беннет обернулась и добавила:
- Ее зовут Трейси Петрелли. Она – жена президента, моя мачеха и та самая мразь, которая передает сведенья о наших действиях Питеру Петрелли. Надеюсь, хотя бы последний факт тебя образумит.

Дафна вернулась домой вовремя.
- Дорогая, ты выглядишь усталой. Все в порядке? – заботливый Мэтт ободряюще улыбнулся жене.
Ему ничего не стоило прочитать ее мысли, но он дал слово, давно, еще до свадьбы.
- Да нет, все нормально. Ты покормил Даниэллу? И как у Молли в школе? – поинтересовалась Дафна.
Мэтт начал увлеченно рассказывать, что их дочь сегодня почти не плакала, а у приемной в табеле одни пятерки...
Но даже в этот момент женщина не приняла своего единственного решения.

Мотель «Частная лавочка». Окраина Нью-Йорка. 20 сентября.
Первая леди Соединенных Штатов ждала своего мужчину в самом дрянном номере блочного мотеля на окраине. Она расплатилась фальшивой банковой картой с чужими кусочными инициалами и теперь пила растворимый кофе, сидя на плетеном кресле.
В этой жизни ее звали Барбара Сандерс. В этой жизни она была хоть чем-то связана со своими сестрами.
Питер пришел к ней впервые через месяц после того, как получил знаменитый шрам. Он убеждал, подчинял и обращал к себе.
Трейси сдалась почти без боя.
То, что они стали не только партнерами по «террористическому бизнесу», но и любовниками, даже не удивляло.

Питер появился внезапно и ожидаемо в центре комнаты, прямо напротив миссис Петрелли.
- Ты узнала то, о чем я просил? – он сел на краешек кресла.
- Да, - копии нужных документов уже лежали на столе. – В данный момент они пытаются найти логово Хиро и почти это сделали. Предупреди его.
- Разумеется, он же мой друг.
- У тебя еще остались друзья? – миссис Петрелли взглянула мужчине в глаза и легко улыбнулась.
- Если бы не этот чертовый мир, разваливающийся на куски, у меня была бы и любовь, - Питер слегка улыбнулся в ответ, и искаженный шрам придал этой улыбке странную чудовищную нелепость.

Старая деревянная кровать и казенное белье почему-то напоминали о Белом Доме. А еще у младшего Петрелли были такие же зеленые глаза, как и у Нейтана, и те же интонации в голосе.
- Не думай о нем, - прошептал Питер, целуя Трейси в шею. - Не думай о нем хотя бы сейчас, прошу тебя.
И она слушалась:
- Я люблю тебя, Пит...
Полчаса спустя они вместе сидели за столом во все том же дрянном номере блочного мотеля и пили растворимый кофе.
- Мне кажется, что Клер обо всем догадалась, - сказала миссис Петрелли. – Уж слишком эта девчонка язвительна в последнее время.
- Уезжай, - коротко посоветовал Питер, - если ты думаешь, что она знает, то лучше уезжай. А я... Ты знаешь, я ведь везде смогу тебя найти.
- Хорошо, - Трейси встала с кресла. – Закрой за мной дверь, я ухожу.
В ту минуту ей показалось, что вот он – тот самый Питер, добрый, мягкий, улыбчивый, который мог бы сделать ее счастливой.
- Все будет хорошо, - сказал Петрелли на прощанье.
Кофейный поцелуй в висок был убийственно долгим и как будто последним.

Здание Прайматек в Нью-Йорке. 21 сентября.
В Прайматек, где произошла назначенная встреча двух очаровательных женщин, пахло бумагой и новой пластмассой.
- Тебе легко поступать вот так? – Дафна несмело смотрела Клер в лицо, пытаясь выплеснуть ярость. – Легко распоряжаться чужими судьбами? Черт возьми, тебе всего-то двадцать один!
- Когда ты стала распоряжаться чужим имуществом, тебе было приблизительно столько же, - с приторной усмешкой ответила Беннет.
- Предметы искусства, документы и прочая дребедень не умеют дышать, говорить, чувствовать и... – начала оправдываться Паркман.
- И вызывать жалость, да? – открыто издевалась Клер.
- Я не смогу убить человека, - вздохнула Дафна.
- Сможешь. Если я смогла, то ты - тем более. Все дело в тренировках, - Беннет, наконец, стала хотя бы чуточку серьезной.
- О чем ты?
Клер открыла ящик стола и вынула оттуда пистолет и нож.
- Нужна практика. Я лучше, чем кукла, набитая соломой, поверь.
По лицу Дафны пробежала тень.
- Не могу. Не буду... – в воздухе запахло плавящейся пластмассой и горящей бумагой.
- Стоит только начать. Не бойся испачкаться.

В бессилии своей власти Дафна была прекрасной.
Во власти бессилия Клер управляла процессом своей смерти.
- Ударь меня. Да, ножом, начнем с холодного оружия. Будь точной и не осторожничай, -Беннет прикрыла глаза.
Лезвие вошло в тело с характерным отвратительным звуком. Паркман теперь не была уверена в том, что сможет спокойно разделывать мясо в ближайшие полгода.
- Хорошо, - выдохнула Клер. Она, кажется, даже не вздрогнула. – Между ребрами, очень удачно для первого раза. Еще.
На белой шелковой блузе Беннет расплылось жадное красное пятно. Дафна старалась не опускать глаз.
Следующий удар, удар в сердце, убил. Лицо Клер стало до одури уродливым, когда тупое выражение оцепенения сменилось на осознанное удовлетворение от прожитой смерти.
- Ты ведь можешь лучше, ты ведь можешь сильнее, Дафна. Скажи мне, чего ты боишься? – прошептала Клер.
Близость между жертвой и убийцей не требовала громких ответов и откровений. Конечно, если точно понятно, кто есть кто.
- Тебя, - ответила Паркман, - и того, на что ты способна ради достижения своих целей.
- Раз так... Заставь меня бояться тебя, Дафна, - улыбнулась Беннет.
Из перерезанного горла потекла кровь. Клер захлебнулась и закашлялась.
- Неплохо, - хрипло прошипела девушка. Ее тело еще не успело восстановить голосовые связки до конца, и поэтому голос скорее походил на скрип плохо смазанных петель.
Паркман мгновенно отскочила от Клер, выронила нож и ударилась об острый край стола.
- Представь, что я убила Мэтта. Нет, Дафна, представь, что я убила Молли или Даниэллу. О, и мне очень понравилось это делать. «Не делайте мне больно», - прошептала Молли перед тем, как умереть. Она умирала долго, у меня были хорошие учителя, - Беннет засмеялась, и Дафне захотелось, чтобы эта маленькая потаскушка захлебнулась в своем уродливом смехе.
- Я тебя ненавижу, - Паркман быстро схватила леденящий пистолет и уверенными механическими движениями сняла его с предохранителя.

Одна из пуль попала в глаз, другая в плечо, а третья пролетела мимо и застряла в картонной стене.
Клер упала на пол и наконец-то замолчала.
Дафна спокойно положила пистолет на стол и села на колени рядом с Беннет. Женщина не без извращенного интереса смотрела, как восстанавливается глазное яблоко, как пули медленно выходят из тела, как кровь впитывается в красный ковер.
Блаженная смерть, которую можно повторять бесконечно.
И первый вдох, когда запах крови неразрывно связан с запахом тела другой женщины.
- Клер? – неуверенно спросила Паркман.
- Черт возьми, я почти испугалась, Дафна, - девушка приподнялась на локтях. – Кстати, у тебя хорошие духи. И ты рубашку испачкала в моей крови.
- На свою посмотри, - покачала головой Паркман.
- Я привыкла, - только махнула рукой Беннет. – Скажи, а ты правда меня ненавидишь?
- Тебя это волнует? – Дафна помогла ей встать.
- Знаешь, иногда мне кажется, что ненависть – единственное чувство, которые испытывают люди по отношению ко мне, - по ее лицу невозможно было понять, лжет она или нет.
- Если тебе станет легче, то я свою ненависть придумала. В качестве оправдания. Мне ведь действительно жаль тебя, Клер.

Квартира Мэтта и Дафны. 21 сентября.
- С тобой все в порядке? – этот вопрос полицейский любил задавать своей жене почти каждый божий день.
- Нет, не в порядке, Мэтт, - ответила Дафна, находясь на грани между злой женской истерикой и тихими мужскими ругательствами.
- Может, ты объяснишь? – Паркман сдвинул брови к переносице.
Молли слушала музыку, а Даниэлла спала, улыбаясь каким-то своим младенческим снам.
- Посмотри, Мэтт, посмотри это в моей голове, если хочешь! – несдержанно зашипела Дафна. – Покопайся в моих сегодняшних воспоминаниях и объясни, как поступить!
- Успокойся, - Паркман схватил жену за руки и взглянул ей в глаза. – Мы же условились, что я не буду читать твои мысли, помнишь?
- Я прошу тебя, Мэтт. Сама рассказать не смогу, да и то, что ты увидишь, лучше всяких слов, - женщина умоляюще взглянула на мужа и тут же опустила взгляд.
И Паркман послушался.

Юная Беннет смотрит на его жену как-то странно.
- Не жалей меня, Дафна, не надо. Я не заслужила... Уходи, - она отворачивается к окну с серыми стеклами.
- Я не могу так, - Паркман явно не в своей тарелке.
- Можешь. Еще как можешь, - злится Клер. – Убила же меня!
- И убью еще столь раз, сколько ты захочешь, - фраза повисает в воздухе, как сигаретный дым. – Ты ведь любишь умирать?
- Замолчи. Замолчи, заткнись!
Секундная пустота и почти детский вопрос:
- Зачем ты ударила меня, Клер?
- Прости. Ты права. Ты во всем права. Просто знаешь что? Убей меня еще раз.
Эйфория смерти и гормоны своего очень странного счастья опьяняли обеих женщин.
Дафна уже не боится запачкаться.
- Не отпускай мне этого греха, Клер...
Окровавленные лоскуты дорогой ткани, рваное дыхание, захлебывающиеся стоны и страсть падшего света и падшей тьмы.
Кто есть кто?
- Дафна, – повелевающий шепот и ее собственная грудь в умелых девчоночьих пальцах.
- Клер, - ладонь ласково изучает податливое бессмертное тело.
Чтобы напиться воды, нужно подняться с пола. Чтобы напиться крови, нужно опустить голову.
«Кто есть кто?» - последняя осознанная человеческая мысль.

Мэтт рассеяно гладил жену по голове и думал. Из головы никак не уходили странные картинки, образ кровавой вакханалии и его Дафна - нежная, добрая, ласковая, похожая на ангела. Паркману показалось, что в уголке ее губ еще осталась засохшая капелька алого напитка.
Мэтт поцеловал жену, страстно, всепрощающе, желанно. Он перенес ее в спальню и не стеснялся быть искренним.
Дафна поняла его правильно, отдаваясь и принимая.
Молли спала, благополучно забыв вынуть наушники, а Даниэлла молча слушала, пока еще ничего не понимая.

Аэропорт. Нью-Йорк. 22 сентября.
Этой ночью Трейси Петрелли уезжала в Англию. От необъяснимого волнения кружилась голова, слегка дрожали руки. Она не получила от Питера ни единой весточки за два дня и поэтому много думала о нем.
Побег почти удался, но Трейси не могла успокоиться – ей уже вторую ночь снилась Клер-убийца, хладнокровно кромсающая чужую смертную плоть. Иногда на заднем плане появлялся Нейтан, с укором и печалью наблюдавший за действом. Его щенячьи глаза из этого сна миссис Петрелли запомнила даже лучше, чем яростное выражение лица Клер.
Трейси была одета в красивое красное платье. Оно было ее любимым и Питеру тоже нравилось.
В черной сумочке лежали документы, билет и уже выключенный мобильный телефон.
Неудобные туфли натирали, а обзавестись пластырем Трейси не удосужилась.
За ее спиной мерно вышагивали телохранители – точно куски скал. Все-таки жена президента и первая леди Соединенных Штатов. Ей еще повезло, что амбалов было только двое, Нейтан настаивал на четверых.
Личный самолет уже ждал свою пассажирку.
- Мальчики, я в дамскую комнату, - улыбнулась Трейси своим цепным псам.
- Как вам угодно, миссис Петрелли, - уверенно качали головами телохранители. За их классическими черными очками не было видно однообразно-тупых глаз.

В зеркале туалетной комнаты Трейси увидела себя: высокую, красивую, успешную женщину, алая помада которой стоила столько же, сколько стоит самое простенькое обручальное кольцо в лучшем ювелирном магазине Нью-Йорка.
У соседней раковины стояла бледная особа в черном костюме. Она лихорадочно сжимала края раковины и неотрывно следила за струей воды, текущей из-под крана.
- Девушка, с вами все в порядке? – спросила Трейси, дотронувшись до плеча незнакомки.
- Нет, не все, - нахмурилась Дафна.
Она взглянула в лицо миссис Петрелли.
- А у вас, - добавила начинающая убийца после небольшой паузы, – передние зубы похожи на кроличьи. И алая помада только подчеркивает изъян.
- Вы тоже не идеальны, - разозленно ответила первая леди Соединенных штатов. – И вообще, вы знаете, кто я?
- Лучше бы мне было этого не знать, а нам – никогда не встречаться. Я хотела сделать это после того, как вы выйдете из здания аэропорта, но, видимо, придется здесь и сейчас, - Дафна отпустила раковину и выпрямилась.
- О чем вы?
Ладони Трейси стали ледяными, смерть несущими.
Она даже успела схватить миссис Паркман за руку, но в схватке между холодом и скоростью победила скорость.
Вспоротый живот, тихий женский поцелуй в алые приоткрытые губы и слова, утонувшие в непонятном сквозняке: «Не отпускай мне этого греха».
В крови Трейси зашкалил серотонин.

Кладбище. 25 сентября.
Питер устал терять и жить. Устал прощать. Мир был готов разлететься на куски, а его душа – уже давно разлетелась.
Он чувствовал себя больным, потрепанным жизнью стариком, чьей смерти обычно ждут с нетерпением.
Младший Петрелли еще не знал, что Нейтан дал приказ не арестовывать террориста на кладбище, если тот туда заявится.
«Есть святые места, которые мы не имеем права осквернять».
Питер увидел гроб издали – красивый ящик из красного редкого дерева.
Мужчина наблюдал за теми, кто прощался с мертвой и все никак не мог подойти сам.
С Трейси попрощалась даже Клер. И эта сцена, отвратительная в фальши и лицемерии, заставила его сделать несколько необходимых шагов.
Высокий мужчина в черных очках подошел к президенту и выразил свои соболезнования.
- Ты знал ее, Гэбриел? – с удивлением и болью спросил Нейтан.
В глазах Сайлара появилось что-то такое, чего президент раньше не замечал. Вернее, замечал, но не у него.
- Да.
Клер смотрела в спину еще одному своему дяде с ненавистью, и Питер упивался этой девчоночьей злобой.
Трейси была прекрасна и мертва. В уголках ее губ мужчина заметил тонкие морщинки. Неудивительно. Миссис Петрелли любила и умела улыбаться.
- Прости меня, - Питер поцеловал женщину в лоб.
От нее пахло цветами и счастьем.
От венков и цветов на ее могиле пахло тленом.
Питер в чужом обличье долго не мог уйти с кладбища и стоял у мраморного надгробия, подобно старику, который похоронил единственную дочь.
Нейтан отослал телохранителей и подошел к брату.
- Ты думал, Пит, что я не узнаю тебя? – ухмыльнулся президент.
- Секунды не сомневался, что узнаешь, - пусто ответил мужчина, приняв свой истинный облик.
Когда молчание затянулось, Нейтан спросил:
- Ты ведь по-настоящему любил ее?
И в его вопросе была надежда – может, хотя бы младший брат смог подарить его жене не игрушечное счастье?
- Да, - Питер улыбнулся, вспоминая свои глупые просьбы.
«Не вспоминай о нем хотя бы сейчас» и никогда: «Я люблю тебя, Трейси».
- Завтра между нами снова начнется война. Я снова буду искать тебя, а ты будешь убегать и делать мелкие пакости. А Трейси с нами не будет. Мне больно, Пит... А тебе?
Младший Петрелли взглянул на брата и ободряюще похлопал его по плечу:
- Мы еще можем все изменить, Нейтан. Я все изменю. Ты мне веришь?
- Меняй, все меняй, Пит. Лишь бы она была жива. Я умру ради нее, - вздохнул президент.
- Осторожнее с желаниями, - младший Петрелли усмехнулся своей пафосной фразе, - они имеют обыкновение сбываться.

@темы: het, slash, romance, R

---

"Великая сила искусства" by Marita~

[Marita~]

Название: Великая сила искусства
Автор: Marita~
Пэйринг: Самуэль/Эмма
Рейтинг: PG
Жанр: фанвидео - Action, фанфик - Humour, POV Эмма
Дисклеймер: все герои принадлежат Тиму Крингу со товарищи, а я тут так, плюшками балуюсь!
Саммари: Эмма Кулидж, глухонемая медсестра из госпиталя, никогда в жизни не держала в руках музыкальный инструмент. До тех пор, пока однажды вечером не пришел к ней странный незнакомец, и не предложил ей сыграть на виолончели. А виолончель-то оказалась с секретом…

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад и когда горит восток.

(Николай Гумилев, «Волшебная скрипка»)




Никогда не разговаривайте с неизвестными…

(Булгаков М.А., «Мастер и Маргарита»)

…А ведь он мне сразу не понравился. Настырный, прилипчивый какой-то, с этой странной манерой облизываться во время разговора. Да, и самое главное- он никогда не смотрел мне в глаза, все время уводил взгляд куда-то в сторону.

«Мисс Кулидж, это я прислал Вам виолончель». Что ж, пришлось впустить его в квартиру и даже показать ему эту чертову виолончель. О, как он оживился!

«Ваш Дар, Эмма, Ваши уникальные Способности…» Господи, как же он меня достал, этот приставучий тип! Он часа полтора ходил за мною по квартире, сыпал комплиментами, за руки хватал, только что обниматься не лез. А в итоге - «Эмма, я надеюсь, Вы не откажетесь прогуляться со мною в Центральный Парк?» Ага, сейчас, размечтался.

«Мы возьмем с собой виолончель…» А виолончель-то нам зачем? А, он хочет, чтобы я, сидя на скамеечке, сыграла ему что-нибудь до-минорное… Псих, определенно псих. И зачем я только его впустила?

Ладно, идем с ним в парк. Похоже, это для меня единственная возможность раз и навсегда избавиться от этого сумасшедшего. Оставить его где-нибудь в парке, на темных аллеях. А виолончель я ему подарю.

Господи, он и вправду потащил с собой этот контрабас! Теперь уже на нас на обоих смотрят, как на сумасшедших. «Играй, Эмма». Да что играть-то ему, «Лунную сонату», что ли, или Седьмую симфонию Шостаковича?!

«То, что ты хочешь, Эмма. То, о чем просит твоя душа…Играй так, как сыграла бы ты на Страшном Суде. Преврати свои молитвы в песню, Эмма…» Мда, мсье окончательно чокнулся. Печально.

Впрочем, я, кажется, вижу полисмена на соседней аллее. Может, позвать его прямо сейчас, не дожидаясь, пока этот тип что-нибудь натворит?

Господи, он опять меня за руку хватает! Ненавижу. Так и хочется дать ему по рукам смычком от виолончели. Ладно, получит он свою симфонию до-минор...

…Играю ему уже минут двадцать. Играю, судя по всему, очень хорошо- вокруг нас целая толпа собралась. Стоят, слушают, головами кивают. А этот…ценитель классической музыки, похоже, заснул во время исполнения. Хам.

Да нет, не спит. Только глаза закрыл и что-то там про себя бормочет. Видать, музыка на него так вот действует. Успокаивающе. Хотя…какое там «успокаивающе»! Дергается, гримасы страшные строит. Интересно, что за кошмары ему сейчас привиделись?
«Стоп, хватит. Прекрати играть!» Да что он так разволновался, в самом-то деле? Я что, ноту фальшивую где-то взяла?

«Нет, нет, Эмма. Все замечательно, все чудесно. Твоя музыка помогла мне многое понять. Я видел сейчас…Впрочем, это неважно». И в глаза мне заглядывает, первый раз за весь вечер. Жалостно этак. Господи, чего же он так испугался-то? Упаковываю виолончель в чехол, вручаю ему. Отказывается. «Это подарок, Эмма. И…возьмите еще вот это».
Компас мне какой-то сует, ржавый, поцарапанный. И что я с этим компасом делать должна, скажите на милость? А, это тот самый знаменитый Карнавальный Компас, о котором он мне еще в квартире талдычил. Забавно. Он что, намекает, что теперь я должна приехать к нему в гости с ответным визитом? Ага, сейчас. Все бросила и побежала.

«Не сейчас, Эмма. Но когда придет время, ты обязательно приедешь. С компасом и с виолончелью. И сыграешь мне то, что играла этим вечером».

Да, наглости у него хоть отбавляй. Я поворачиваюсь, чтобы отдать ему чертов компас, но…этот тип как сквозь землю провалился. Только что стоял тут передо мною, улыбался, и - на тебе! Исчез. Даже не попрощался. Что за отвратительные манеры!

Первая мысль- донести этот компас до ближайшей урны и там выкинуть. Буду я еще всякий хлам домой таскать! С другой стороны- жалко. Не компас, конечно же, а этого типа. Какой-то он сиротливый, неприкаянный, что ли. Смотрел на меня такими грустными глазами…

Ладно, у меня есть еще время, чтобы все окончательно взвесить и решить- ехать или не ехать. А сейчас- домой. Отдохнуть, попить чайку. Завтра к восьми утра на работу. Эх, тоска зеленая…

А может, он прав, этот странный тип? Может, я действительно свой талант в землю зарываю? В конце концов, эти люди в парке- как они меня слушали! «Ты можешь привлекать их, как сирена, своими песнями». Сирена, надо же! Подлиза несчастный…

Да, он еще обещал, что соберет для меня достаточно большую аудиторию. «Тобой будет восхищаться весь Карнавал, таких, как ты, у нас еще не было».

Что ж, может, мне и вправду стоит к нему в гости заглянуть? Чисто из любопытства, и совсем ненадолго…

@темы: humor, pg, het

---

"Воск, огонь и конфеты" by lorenell

[lorenell]

Название: Воск, огонь и конфеты
Автор:  lorenell
Фандом: Heroes (Герои)
Отказ: все-создателям сериала
Рейтинг: R
Пейринг: Сандра Беннет/Мередит Гордон, Эрик Дойл/Мередит Гордон, Нейтан Петрелли/Мередит Гордон (упоминание), Рене мимоходом
Жанр: романтика с примесями
Тип: фемслэш, гет
Размер: мини, куча слов)
Саммари: "Почему ее нет?" или история о череде случайностей. Написано на мини-кинк фест на дайри.
Предупреждения: небольшое АУ на 3 серию пятого сезона. Немного спойлеров. Вроде все.

Наши дни. Сандра.

«Почему ее до сих пор нет? Она же сказала, что этот Дойл живет совсем недалеко отсюда».
Сандра сидела в кресле и почесывала мистера Магглза за ушком, пытаясь успокоить себя:
«Все будет хорошо. Она знает, что делает. У нее есть способности, - миссис Беннет вдруг вскочила с кресла, не услышав недовольного скулежа собаки. - Но ведь один из нас, один из них... Да и вообще, какая у него сила, у этого ненормального?»
Она бросилась к коробке с папками из «Прайматек». Личное дело Эрика Дойла как будто само оказалось у нее в руках.
- Кукловод, - прошептала Сандра, глядя на строку «Способности».
Внезапно стало страшно и холодно. Она представила, как это чудовище будет заставлять Мередит делать ужасные вещи ее же собственными руками.
«Дойл способен даже убить, - мелькнула в голове мысль. – Нужно спасать Мередит».
На одной из страниц дела был указан адрес, где располагался кукольный театр Эрика.
Сандра взяла из небольшого тайника мужнин пистолет и проверила, достаточно ли зарядки на телефоне.
Спасательная операция началась.
***
Двадцать лет назад. Дойл.

Эрик был пухленьким и некрасивым мальчиком с неправильным прикусом, жиденькими светлыми волосами и глазами цвета болотной тины. Он никогда себя не любил, можно сказать, почти ненавидел, но менять ничего не хотел. Дойл считал себя недостойным этих изменений.
Зато Эрик всегда умел восторгаться прекрасными вещами. В особенности его привлекали искусно сделанные куклы.
Он никогда не забыл и не забудет свою первую куклу, купленную им в одном старом и почти забытом магазинчике, где пахло пылью и песком.
Лия отличалась от других представителей своей шарнирной семьи прекрасными голубыми глазами с длинными пушистыми черными ресничками и соломенными волосами, корни которых почему-то были темными. Старик Джонс, продавец в том волшебном магазинчике, называл ее «крашеная моя» и влюблено смеялся. Когда Дойл увидел Лию впервые, то забыл, как дышать. Нет, он просто не представлял, как дышать, когда глядел в лукавые нарисованные глаза.
- Я ее покупаю, - хрипло пробормотал тогда Эрик, обычный работник в обычном книжном супермаркете.
Дойл отвалил за куклу приличную сумму, но ничуть не пожалел.
На следующий день он открыл в себе способности.
***
Наши дни. Дойл и Мередит.

- А потом, малышка, - рассказывал Эрик своей пленнице, - я встретил тебя. Мало того, что ты была как две капли воды похожа на мою Лию, так еще и оказалась особенной.
- Ты тысячу раз рассказывал мне эту историю, Дойл, - прошипела Гордон. – Не надоело?
- Тебе не надоедало слушать ее каждый вечер, любимая, - мужчина ласково поцеловал женщину в щеку. – Да и потом, наши отношения развивались и без применения моих способностей. Я не могу понять, милая, зачем же ты сопротивляешься сейчас?
- Потому что я уже восемнадцать лет тебя не люблю, - ответила она, дерзко глядя в глаза мучителю и бывшему любовнику.
- Еще не поздно все вернуть на свои места, - улыбнулся Эрик, подсаживаясь к ней ближе. – Кроме того, когда сюда придет твоя нынешняя подружка, которая не так давно звонила тебе на телефон, нас будет уже твое пылко влюбленных.
- Она мне не подружка, а приемная мать моей дочери, - поморщилась Мередит. – И она не придет.
- Поспорим? – ехидно прошептал Дойл на самое ухо женщины.
Кукольник давно мечтал поразвлечься.
***
Наши дни. Сандра.

«Театр марионеток Дойла».
Обшарпанное здание бежево-белого цвета выглядело зловещим и далеко не гостеприимным. Миссис Беннет искренне удивлялась тому, что сюда могли ходить на представления дети.
Главный вход был закрыт – сегодня выходной день. Женщина обошла дом и неуверенно сжала в ладони пистолет.
Дверь черного входа была отперта.
Появилось скользкое ощущение, что ее, Сандру, уже давно ждали.
«Все получится, - убеждала себя спасительница. – В любом случае я успею выстрелить».
В помещении, куда она попала, было темно и сыро. По стенам висели куклы, чьи лица казались и были страшными.
Неужели представления с такими чудовищными марионетками нравились детям? Если бы только Сандра знала о том, что восемнадцать лет назад эти куклы выглядели совсем по-другому...
***
Восемнадцать лет назад. Дойл.

- Она ушла, она ушла! – кричал Эрик, в новом порыве болезненной ярости бросая в стену уже пустую бутылку из-под виски.
Стекло разбилось, обиженно рассыпавшись на маленькие кусочки.
Сердце Дойла тоже было разбито.
Предыдущей ночью Мередит просто собрала вещи и удалилась, оставив на столе фарфоровую чашку с недопитым зеленым чаем и короткую записку.
«Я тебя не люблю».
Все рухнуло.
Был уничтожен его мир из прекрасных кукол с живыми и почти человеческими лицами, из вечерних чаепитий, из безумной страсти, граничащей с любовью.
- Да будь все проклято, - простонал Эрик.
Он был порядочно пьян.
- Нет больше со мной Мередит, нет больше нас! И я сделаю так, что ничего не будет! – перед глазами Дойла все плыло, но он осознавал, что творил.
Кисточка плясала на деревянных, пластиковых и железных лицах. Пламя белил обезличило кукол и уничтожило остатки лучших человеческих качеств в Эрике.
Когда краска подсохла, на бледных мертвых лицах появились новые глаза, губы и рты. Они уже не веселили маленьких деток, но страдали вместе со своим кукловодом, притягивая редких посетителей неподдельными темными чувствами.
***
Наши дни. Сандра, Мередит, Дойл.

- О, кто к нам пожаловал! – елейный голосок толстого мужчины раздался из глубины комнаты-зала. А вот и он сам показался на свету.
Женщина вскинула руку с пистолетом и попыталась нажать на курок, но внимательный Эрик не дал ей этого сделать.
- Нет, куколка, такие игрушки нам ни к чему, - пальцы, державшие оружие, разжались сами.
Миссис Беннет вздрогнула и сделала шаг назад.
- Где Гордон? Отвечай нем... – Дойл жестом заставил Сандру замолчать.
- Вот видишь, любимая, она пришла. Ты проспорила мне, - он поманил кого-то из дальнего угла.
- Зачем ты пришла, Беннет? – тихо прошептала Мередит, нетвердо ступая по линолеуму песочного цвета.
- Понятно зачем, тебя спасать, - улыбнулся Эрик. – Кстати. Мы с тобой так и не обговорили условия спора. Скажем... - кукловод якобы задумался, - ты должна поцеловать ее. В губы.
- Я не буду.
- А кто тебя спрашивать-то будет? – Дойл рассмеялся и добавил: – Счастье мое.
***
Восемнадцать лет назад. Нейтан и Мередит.

- Ты мое счастье, - прошептал молодой человек, нежно обнимая Мередит. – Самое большое счастье в моей жизни. Я никогда, клянусь, никогда-никогда не отпущу тебя.
И она верила ему, отдавая себя снова и снова, забывая о многих ненужных и необходимых вещах.
Но, даже лаская нового любовника, Гордон не могла выбросить из головы образ Дойла, смешного и странного кукольника, живущего в своем театре.
«Прости меня, Эрик, - думала она, - своим детям я желаю лучшего будущего».
Богатого и многообещающего будущего, с беззаботным и счастливым существованием. Этого несчастный юноша-кукольник ее ребенку дать не мог. Зато мог Нейтан Петрелли, юный, но уже подающий надежды отпрыск знаменитого семейства.
- Я тоже тебя люблю, - отвечала Мередит, с нежной фальшью поцеловав любовника в губы.
В ту ночь ей снились осколки фарфоровой чашки и песочные часы.
***
Наши дни. Сандра, Дойл и Мередит.

- Прости меня, Сандра, прости, - бесконечно бормотала Мередит, осторожно и вовсе не по своей воле ступая по паркету.
Миссис Беннет молчала – Дойл все еще не хотел слышать ее голос. Ему было достаточно страха.
Гордон подошла совсем близко... Сандре показалось, что от нее пахло воском и огнем, если огонь, конечно, вообще мог иметь запах.
А еще у Мередит был блеск для губ со вкусом конфет.
Миссис Беннет слегка приоткрыла губы и позволила Гордон поцеловать ее по-настоящему.
- Игра приобрела интересные оттенки, не находите, девочки? – смеялся кукольник.
Пальцы Мередит начали расстегивать рубашку Сандры.
- Пожалуйста, прекрати, Эрик, - прошептала Гордон, прервавшая поцелуй. – Я люблю тебя, только прекрати это...
- Он уже прекратил, - ответила миссис Беннет, глядя куда-то за плечо кукольника.
Рене сиял своей фирменной черной улыбкой.
***
Наши дни. Час спустя. Сандра и Мередит.

Обратно ехали молча. Сандра теребила сумочку, а Мередит игралась с огнем, делая из него маленькие шарики, не обжигавшие кожу.
Беззащитный кукловод лежал в багажнике, связанный по рукам и ногам. Ему было неудобно, но кто, черт возьми, должен был интересоваться этим?
Рене высадил пассажирок у дома Беннетов.
- Спасибо, что позвонила, - он благодарно улыбнулся, кивнув Сандре.
- Всегда пожалуйста, - ответила женщина, стараясь не думать о том, что когда-то этот человек стирал ей память.
В прихожей было темно и пусто.
- Где Клер? – спросила Мередит, следуя за миссис Беннет.
- Выясняет отношения с отцом. Они приедут ближе к утру, - устало сообщила Сандра.
Их дочь уже успела отправить целых два гневных смс сообщения своим родительницам.
- Может, нам тоже стоит выяснить отношения? – выдохнула Гордон, потягиваясь, как кошка после долгого сна.
- Зачем? - миссис Беннет бросила сумку на пол. Мистер Магглз мирно спал на кресле. – И потом, чего уж и скрывать, мне немного понравилось.
Мередит застыла и с удивлением взглянула на Сандру.
- Извини? – спросила Гордон.
- Понравилось, Мередит, просто понравилось.
- А хочешь повторить?
Гордон внезапно оказалась близко, как тогда, в театре.
Воск, огонь и конфеты.
***
Наши дни. Десять минут спустя. Сандра и Мередит.

Они ощущали себя школьницами, которые открыли новую волнующую сторону отношений между девушками.
- Я уже второй раз за сутки делаю это, - рвано рассмеялась Мередит, расправляясь с пуговицами на рубашке миссис Беннет.
- Только сейчас по доброй воле, - ответила женщина, стягивая с Гордон майку.
- Ты ведь еще никогда не занималась этим...? – поинтересовалась Мередит, возясь с застежкой своего бюстгальтера.
Сандра покачала головой, чувствуя, как к лицу приливает кровь. Сердце лихорадочно сбивалось с привычного ритма.
- У тебя красивая грудь, - улыбнулась Гордон, - небольшая, но упругая, почти юная, со смешными небольшими сосками-изюминками.
- Господи, как много слов, Мередит, - выдохнула Сандра. – Много глупых слов.
Очередной поцелуй и новые долгие ласки.
- Как хорошо, как хорошо! – вздрогнула Гордон, задыхаясь от пульсирующего наслаждения. – Пожалуйста... Пожалуйста, Сандра, не останавливайся... Я сожгу твой дом, если ты...
Она выгнулась и зашипела сквозь сжатые зубы.
Миссис Беннет довольно улыбнулась и поцеловала любовницу в плечо.
- Угрожать ты горазда, Гордон, - сказала Сандра, выводя пальцем неведомые узоры на теле женщины.
- Поверь, похожие угрозы я могу вытянуть и из тебя, - Мередит растянулась на кровати.
И все повторилось, правда, в немного другом ключе.
У них было еще достаточно времени до приезда Ноя и Клер.
«Когда она уйдет, - думала Сандра, прижимаясь к Мередит спустя два часа обоюдных безумств, - я буду лежать на кровати, где мы только что занимались любовью, и смотреть в потолок. Я буду анализировать происходящее и удивляться себе – я никогда не была лесбиянкой. Мне будет стыдно, но со временем дурное послевкусие стыда исчезнет, и останутся только приятные воспоминания».
Останется только легкое ощущение тающего конфетно-огненного счастья.

@темы: het, slash, romance, R

---

"Одна, но пламенная страсть" by Marita~

[Marita~]

Название: Одна, но пламенная страсть
Автор: Marita~
Фэндом: Герои
Пэйринг: Самуэль/Аманда
Рейтинг: R
Жанр: deathfic
Предупреждения: смерть главных героев
Дисклеймер: как всегда, ни на что не претендую
Саммари: История о любви и предательстве, о человеческой силе и человеческой слабости, об искушении властью и власти искушений…





Сгорим дотла в огне, что изнутри
Сожрет до пепла проклятую душу…
Малыш, ты скажешь, сердце не горит?
А сердце без души, увы, не нужно...

(Ольга Скарр, "Убить Дракона")

Все это случается на следующий день после того, как Лидия, бессменная прорицательница Семьи и негласная «гражданская супруга» Самуэля Салливана, столь неожиданно для всех покидает Странствующий Карнавал.

Хотя, по правде говоря, для Самуэля ее поступок не является неожиданностью.

«А ведь она и в самом деле брала дочь себе на замену,- кривовато ухмыляясь, он вертит в руках прощальную записку Татуированной Девушки.- И месяца не прошло, с тех самых пор, как эта девочка прибилась к Карнавалу… Господи, неужели она всерьез опасалась, что я стану разыскивать ее?!»

…Дрожащие, неровные строчки на разлинованном тетрадном листе. Обвинения и жалобы, щедро пересыпанные недобрыми пожеланиями... Из уст пророчицы все это звучит более чем серьезно.

«М-да, спасибо тебе, Лидия. Ты, я вижу, умеешь быть благодарной!»

…Сплошные многоточия и множественные восклицательные знаки. И, в самом конце, полурасплывшееся «Об одном только тебя прошу- не обижай мою Мэнди», до крайности умилившее его.

«Ну что ты, радость моя… У меня и в мыслях такого не было!»- он небрежно чиркает зипповской зажигалкой, и тонкий краешек листа «прощального привета» красавицы-беглянки, оставившего на душе его столь гадостное впечатление, во мгновение ока занимается ярким огнем…

***

Ловко орудуя стальными грабельками, Аманда выгребает из-под колес трейлера прелую прошлогоднюю листву вперемешку с рыхлыми, грязновато- черными комьями подтаявшего снега. Беглый взгляд из-под опущенных ресниц- и вдоль стены фургончика, по узенькой полоске земли, щедро пропитанной талою апрельскою водой, бегут вперегонки веселые язычки пламени.

-Поосторожнее там с огнем, трейлер не спали ненароком!- доносится откуда-то из-за фургончиков, и Мэнди, воровато озираясь, притаптывает каблуком темную дымящуюся груду листьев.

Ежевечерние выступления на дощатой сцене Карнавала- абсолютно легальная возможность безнаказанно применять свои смертоносные Способности- совершенно не в состоянии утолить ту пагубную страсть к разрушению, что безраздельно владеет ею уже третий год подряд. Искусное жонглирование факелами на потеху почтеннейшей публике, «огненное колесо», деревянные шесты, вспыхивавшие в ее маленьких ладонях, словно полутораметровые свечи - да разве может это все заменить ей то пьянящее чувство всесилия, тот захлестывающий душу восторг, который она единожды испытала, и который ей так хочется пережить снова и снова?

Посреди недотушенного кострища, наполовину втоптанная в снежную кучу, тихо тлеет большая, изогнутая, как траурный венок, еловая ветвь. Горьковато-хвойный запах древесного дыма тянется от влажной весенней земли, плывет над плоскими крышами фургончиков Странствующего Карнавала...

Тяжело привалившись спиною к грязно-белой, облупившейся несвежей краской стенке трейлера, Аманда и сама не замечает, как с головою погружается в сладостные воспоминания…

Ее Пригласительный Компас, заботливо упакованный в замшевый чехольчик, приятно оттягивает карман. Идти до Карнавала, по словам матери, пару часов, не больше. Миновав лесную просеку, свернуть на большое шоссе, и дальше по прямой, пока не упрешься в старый железнодорожный мост. А там уж до заветной цели рукою подать! Ребенок, и тот не заблудится.

…Красная спортивная сумка небрежно переброшена через плечо, на лицо по-гангстерски надвинута темно-синяя бейсбольная кепка. Она уже практически готова. Впрочем, нет. Кое-что она чуть было не забыла сделать…

…В расширенных от нездорового возбуждения зрачках резво пляшут косматые красные языки пламени. Частный загородный дом миссис Кэрол Стразулла, светло-желтый кирпичный дом, двухэтажный, с резными балкончиками, дом, в котором Аманда провела десять далеко не самых лучших лет своей жизни, полыхает сейчас, словно солома.

Черный дым клубами валит над черепичной крышей, с тревожными криками кружат над занимающимся огнем палисадником суетливые галки…

«Вот сюрприз будет для тетушки Кэрол, когда она наконец-то вернется!»- Мэнди проказливо хихикает в кулачок. Сила, контролировать которую она сейчас не может и не хочет, сила, что долгие годы копилась в ней, наконец-то вырывается наружу всепожирающим огненным смерчем…

-Мэнди, дитя мое, я не слишком утомил тебя домашней работой? Ты, я вижу, у меня уже спишь на ходу!- мягкий, чуть насмешливый голос с какими-то мурлыкающими интонациями мгновенно выводит ее из оцепенения.

-Я не сплю, Сэмми, я просто задумалась!- господи, и как же он только умудряется так бесшумно передвигаться по Карнавалу в этих скрипучих ковбойских сапогах…

Подмигнув ей самым что ни на есть развязным образом, Хозяин Карнавала берет ее за руку. Его сильные загорелые пальцы, словно цепкие древесные корни, оплетают ее ладонь. И захочешь - не вырвешься!

Но ей и не хочется вырываться. Это же Сэм, Самуэль, Сэмми…Тот, кто месяц назад с распростертыми объятиями встречал ее у карнавальных ворот, тот, кто стоя вместе с ней по пояс в холодной родниковой воде, приобщал ее к таинствам Семьи, тот, кто не единожды заступался за нее перед карнавальщиками... Она доверяет ему больше, чем внезапно объявившейся родной матери. Он ближе ей, чем родной отец, которого она никогда и не знала...

-Э-э, душа моя, да ты тут совсем закоченела! Ладони- настоящие ледышки... Пошли, погреешься,- голосом, не терпящим возражений, распоряжается он, и Мэнди согласно кивает ему в ответ.

Чуть приобняв ее за плечи, он, не торопясь, ведет Аманду в собственный фургончик, ловко обходя по дороге талые весенние лужи, и земля Карнавала скрадывает его легкие шаги...

***

-Тебе какого варенья к чаю- малинового или вишневого?- самым что ни на есть разлюбезным тоном интересуется Самуэль у своей маленькой гостьи. Рассеянно, вполуха, выслушивает ее сбивчивый ответ и, не вставая с места, тянется к полуоткрытому шкафчику. На душе у Хозяина Странствующего Карнавала скребут кошки, и виной этому- то злополучное прощальное письмо, что нашел он поутру у себя в фургончике.

«И от того, кто преломлял с тобою кусок хлеба за одним столом, я верю- придет погибель твоя…» Что, черт возьми, все это значит?! Она что, намекает на то, что в Семье завелся предатель?- лихорадочно думает он.- И если да, то кто же? Ч-черт, без гадалки я, как без рук!»

-Мэнди, дитя мое, да ты совсем ничего не ешь!- его и самого порой так раздражают эти приторно-слащавые нотки в собственном голосе…

Круглые девичьи щечки слегка розовеют от смущения. Мэнди тянет руку к вазе с шоколадными конфетами, и Самуэль перехватывает на полпути ее тоненькое запястье:

-Ах ты моя маленькая сладкоежка!

Она счастливо смеется, шутливо пытаясь отнять у него руку, и мелкие искорки пламени пляшут в ее сапфировых глазах.

-А ну-ка! Оле-ап!- Сэм подбрасывает в воздух смятую обертку от конфеты, и молниеносный взгляд Мэнди испепеляет ее прямо на лету. – Черт возьми, отменная реакция!

«Как причудливо порою тасуются карты судьбы в небесной колоде,- лениво размышляет он,- эта полудевушка-полудитя - капризное, взбалмошное, недалекое создание, носит в себе одну из самых смертоносных Способностей, что когда-либо порождала земля! Определенно, всемогущий Господь совершил ошибку, дав в руки эту величайшую Силу тому, кто никогда в полной мере не сможет ее оценить…»

Поднявшись из-за стола, он неторопливо идет к дверям и прочно запирает замок на два оборота. Затем, наигранно улыбаясь, поворачивается к ней:

-Мэнди, девочка моя…

«Да, Господь, как это не прискорбно, порою способен ошибаться. И мой долг сейчас – исправить эту досадную ошибку…»

***

За четыре месяца до вышеописанных событий…

…Он появляется на Карнавале в канун Дня Благодарения, по первому выпавшему снегу выходит из ближайшего леса прямо к его воротам. До крайности изможденный, в почерневшей от грязи серо-голубой фирменной робе с нашивками «Прайматек» на воротничке и манжетах, повадками своими напоминающий зверя, загнанного в смертельную ловушку. Беглец, чудом вырвавшийся из застенков Компании. Собрат по несчастью.

О своих Способностях он умалчивает, имени своего не раскрывает тоже, и потому принимается Семьей на правах гостя. Никто из карнавальщиков не тревожит его расспросами. «Придет время- сам расскажет!»- осаживает Самуэль особо нетерпеливых. Этот неразговорчивый чужак, побывавший в аду (ибо только с этим местом ассоциируется у Сверхспособных Корпорация «Прайматек»), и вернувшийся оттуда живым, вызывает особый интерес у Хозяина Карнавала. Он терпеливо ждет, и к исходу первой недели первого месяца зимы его терпение вознаграждается сполна.

Человек, нашедший свое прибежище на Карнавале, далеко не простой беглец. Он- бывший сотрудник легендарного Пятого Уровня, один из тех, кто работал еще с Основателями «Прайматек». Сотрудник, слишком далеко зашедший в своих собственных исследованиях, о результатах которых он не спешил докладывать начальству, по чистой случайности разоблаченный бдительными коллегами и угодивший на один Уровень с теми, кого еще совсем недавно считал чуть выше животных.

Да, он благодарит Семью за проявленное гостеприимство, и в благодарность готов поделиться своими знаниями с приютившими его...

Все это он, неторопясь, обстоятельно выкладывает Хозяину Карнавала в приватной беседе за чашечкой вечернего чая. Самуэль верит ему. У него отличное чутье на людей, и в этом пришлом, с длинными, до плеч, изжелта-белыми волосами, небрежно стянутыми в пучок пестрой карнавальною лентой, и странной манерой отвечать вопросом на вопрос, он ощущает огромную внутреннюю силу. Порой ему даже боязно находиться рядом с ним, и причину этого страха он объяснить не в состоянии.

Они сидят за кухонным столом, друг напротив друга, и настольная лампа с надтреснутым абажуром ярко-красного цвета освещает бледное, неподвижное, словно восковая маска лицо пришлого чужака. Черные тени бродят по потолку, старые часы в углу отсчитывают минуты и секунды, а Сэм лихорадочно перебирает в уме десятки, сотни вопросов, ответы на которые он искал годами, да так и не находил.

-Моя Способность… Сила, которой я владею от рождения- возможно ли преумножить ее? – наконец произносит он, и голос его непривычно дрожит от с трудом сдерживаемого волнения.

В ответ чужак лишь пожимает плечами:

- А как можно преумножить то, чего у тебя нет? Ты пуст, Самуэль, пуст, как ржавая железная бочка, что стоит у тебя на заднем дворе. Ты целиком и полностью зависишь от тех, кого столь нежно именуешь «своею семьей», и силами которых питаешься, словно ночная нежить- свежею кровью... Сила, или Способность, как именуем ее мы, исследователи,- это слово он произносит с каким-то особым смаком,- дается не просто так и абы кому. Это нечто, идущее из самой глубины души, это, можно сказать, вторая человеческая натура. Дар, с которым человек сроднился, дар, который он ценит порой больше собственной жизни и с которым не соглашается расстаться до самого последнего вздоха. А ты… Насколько ты сам ценишь Способность, которой якобы «владеешь»? Что ты почувствуешь, если у тебя ее, к примеру, «отнять»?

Длинные белые пальцы пришлого чужака стальными клещами смыкаются на запястье Хозяина Карнавала.

-В глаза смотри! Смотри мне в глаза!- хрипло выкаркивает ему в лицо незнакомец, и Самуэль не может не подчиниться. Комната начинает вращаться у него перед глазами, и он словно бы проваливается в густую, чернильную тьму…

-Ну что, чувствуешь разницу?- ехидно ухмыляется чужак. Сэм медленно приходит в себя. Та черная, с кроваво-красными отблесками тьма, что без остатка поглотила его сознание, стоило ему лишь встретиться взглядом с человеком, сидящим сейчас прямо напротив него, постепенно рассеивается…

-Разницу в чем?- ну вот, кажется, и он подхватил эту вредную привычку...

Незнакомец так и заходится хриплым, клекочущим смехом.

-Ай, молодец! Ай да шутник!- хлопает он себя по коленям в полном восторге.- Способность, Сэм! Чувствуешь, каково это- жить без Способности?

А Самуэль и вправду ничего не чувствует. Ни приличествующего случаю душевного волнения, ни давящей сердце тоски- ничего.

-Вот видишь, Сэм,- внезапно посерьезнев, сообщает ему пришлый.- Ничего-то у тебя за душой и нет. Я заглянул тебе в сердце, друг мой - и нашел там одну пустоту. Не за что Способности «твоей» зацепиться, понимаешь. Не за что. Нет в тебе, друг, этого, как говорим мы, исследователи, душевного огня. Пустой ты, Самуэль. Совершенно пустой!

И от этих слов на душе Хозяина Карнавала, которая, если верить пришлому, «абсолютно пуста», становится как-то тяжело и неуютно.

-Хорошо. Ставлю вопрос по-другому,- язык с трудом подчиняется ему.- Что я должен сделать, чтобы обрести Способность?

Особый упор он делает на слово «обрести».

- А зачем тебе это, Самуэль?- деланно изумляется незнакомец.- «Твоя» Способность уже не устраивает тебя? Или, может быть, ты хочешь быть не хуже окружающих тебя членов «семьи»? Хочешь ощутить себя, наконец, настоящим Хозяином Карнавала, а не пародией на него, коей ты сейчас, вне всякого сомнения, являешься?

-Считай, что я просто хочу хоть чем-то заполнить душевную пустоту, которую ты во мне столь зорко разглядел,- уклончиво произносит Самуэль. Он и сам не знает, что двигает им на этот раз- может быть, уязвленное самолюбие, а может, и в самом деле- зависть к тем, чьи Способности не зависят от подпитки чужими эмоциями и чувствами, ибо исходят из самой глубины души.- Ты…готов помочь мне в этом?

-Готов, Самуэль,- мертвенно белое лицо незнакомца, освещенное багровыми бликами лампы, сейчас необыкновенно серьезно.- Ты встретил меня, как лучшего друга, ты две недели давал мне пищу и кров. Должен же я за это рассчитаться с тобой, как ты думаешь?

Хозяин Карнавала от волнения не может вымолвить ни слова. Он лишь молча кивает в ответ своему странному собеседнику.

-Раз своей Способностью ты, как мы уже выяснили, не владеешь, придется тебе забрать чужую!- весело подмигивает ему пришлый.- Я научу тебя, как это сделать. Нет, друг мой, это не тот метод, который ты имел счастье лицезреть несколько минут назад. Для тебя, как человека, никогда в жизни не сталкивавшегося с исследовательской,- глумливый смешок,- работой он необыкновенно сложен. Есть кое-что попроще и, если так можно выразиться, гораздо поприятнее. Тебе, я думаю, этот способ подойдет, как никому. Слушай сюда, и запоминай внимательно. Дважды я повторять не собираюсь!

…Способ, коим он делится с Самуэлем, столь же прост и эффективен, сколь и отвратителен. Впрочем, Хозяину Странствующего Карнавала это абсолютно безразлично и запоминает он сей метод чисто машинально, по многолетней привычке откладывать в своей памяти все нужное и ненужное. Первоначальный запал уже угас, и Сэм сейчас не испытывает ни малейшего желания пробовать на себе этот крайне сомнительный способ…

-И слишком не увлекайся, друг мой!- незнакомец перегибается к нему через стол, заговорщицки понижая голос.- Помни- Способность, которую ты получишь всю и без остатка, будет в буквальном смысле слова с мясом, с кровью вырвана из чьей-то человеческой души. А это означает, что отпечаток души того человека на ней останется. Ой, какой сильный отпечаток! И потому мой тебе дружеский совет- бери не больше одной души, то есть тьфу, я хотел сказать, Способности. Тебе ее хватит за глаза и за уши, а больше и не нужно. Не жадничай, жадность до добра не доводит. Этой осенью, если помнишь, гостил у вас на Карнавале один тип. Тоже пытался коллекционировать Способности… далеко не исследовательскими методами. И что в итоге?

-Что?- эхом откликается Сэм. Да, он прекрасно помнит полубезумные глаза этого безымянного «коллекционера» и его шаткую походку…

-Он сошел с ума, Самуэль,- как ни в чем не бывало, продолжает пришлый,- души человеческие, что таились в каждой из его многочисленных Способностей, мало-помалу лишили его последних остатков разума, и он угодил к нам. Я сам, лично,- он поднимает вверх длинный указательный палец,- препарировал его, пытаясь понять- а осталась ли в нем душа собственная? И ты знаешь, я не нашел ее, Самуэль! Пришлые души начисто сожрали ее, обглодали, как псы обгладывают суповые кости. Даже следа не оставили, можешь себе представить!

Самуэль презрительно поджимает губы. Ну, уж он-то не настолько глуп, чтобы последовать примеру этого бедолаги и превратить свою душу и сердце в хранилище Способностей, которые вряд ли когда ему в жизни понадобятся.

-Вот такие вот, брат, дела!- со значением произносит незнакомец и широко, со вкусом, зевает.- Притомился я с тобой что-то. Отдохнуть хочу. И, если ты не возражаешь…

-Нет, конечно!- поднявшись из-за стола, Хозяин Карнавала поспешно распахивает перед ним дверь. По свежевыпавшему снегу беловолосый чужак легкой, пританцовывающей походкой движется к своему фургончику, и длинные полы его стянутого широким поясом пальто плещутся на холодном ветру черными вороньими крылами...

На следующий день он, тепло попрощавшись со всеми, покидает Странствующий Карнавал. А Самуэль… Самуэль теряет покой и аппетит.

Казалось бы, ничто в его жизни не изменилось. Все то же уважение и неприкрытый восторг читает он в глазах членов своей Семьи, все так же подвластна ему его великолепнейшая Способность. Но что-то словно надламывается в его душе, что, как утверждал пришлый, «совершенно, абсолютно пуста». И вскоре после Рождества, проведенного им, как всегда, в теплом семейном кругу, Самуэль начинает всерьез задумываться о том, чьей Способностью, сильной и полнокровной, сможет заполнить он холодную пустоту своей души. У него богатейший выбор. И время его не торопит.

Он выбирает- долго и придирчиво. Ищет и не находит того, чья Способность была бы под стать его собственной, того, чей отпечаток души он мог бы безбоязненно носить в сердце своем. «Способность- это навсегда. Обратно не переиграешь»,- о, он подходит к этому делу очень серьезно и основательно! И наконец, старания его вознаграждены.

Свежий мартовский ветер приносит к воротам Карнавала юную веснушчатую особу с волосами цвета огненной меди и неизменной улыбкой на пол-лица. Чуть сконфузившись, она протягивает ему для поцелуя свою теплую маленькую ручку, и Сэм… Сэм совершенно теряет голову. Не от сапфирового цвета глаз и не от застенчивой улыбки, хотя, и улыбка, и глаза, и весьма женственная фигурка этой юной особы вполне достойны внимания…

Сила, что бушует в ее груди, воистину прекрасна в своей смертоносности. Огненно-рыжей короной вспыхивает она над ее головой, струится из-под тоненьких пальцев молниями, что обращают в пепел...

Аманда, Мэнди… Юная повелительница огня.

***

…Медно-рыжие волосы, огненной волной разметавшиеся по подушкам, пахнут костром и еловою хвоей. С превеликим трудом отрываясь от губ ее, карамелево-сладких, Самуэль зарывается лицом в эту янтарную волну. Ему определенно нужна передышка. Нет, он никак не ожидал обнаружить в этом юном, неискушенном создании такого пыла, такой откровенно-бесстыдной чувственности, каких не встретишь порой даже у опытных зрелых женщин...

-Какая же ты сладкая, Мэнди…- расслаблено-успокоенно шепчет он, чуть прихватывая губами мягкую розовую мочку ее маленького ушка.- Какая же ты сладкая…

Аманда ужиком выворачивается из-под его руки.

-Сэмми, ну перестань же, я очень боюсь щекотки!- вскрикивает она в притворном ужасе и смеется, радостно-высвобожденно, а в черных зрачках ее разноцветными кометами вспыхивают и гаснут искры, как от ночного костра.

Робкий огонек стеариновой свечки, ясное, безмятежное пламя, сейчас полыхает в ее груди мятущимся огненным шаром. Зрачки ее- как два раскаленных угля, и густая паутина ее ресниц- единственная преграда для огненно-испепеляющих молний. Слабая преграда, ненадежная…

-Ах ты моя маленькая трусишка!- включается в игру Самуэль.- А вот сейчас мы посмотрим, боишься ли ты…

Он тянет ее на себя, и в тот же миг ослепительно-белая вспышка молнией ударяет в изголовье кровати.

«Пора прекращать эти игры… с огнем, в самом-то деле»,- расслабленно-благодушное настроение Сэма как рукой снимает. В конце концов, он привел ее сюда вовсе не для любовных игр…

-Сэ-эмми…- она ластится к нему, испуганно и виновато, словно нашкодивший щенок,- я сдерживаюсь, правда, но… это сильнее меня…

-Успокойся, девочка моя, я все понимаю,- чуть хрипловатый голос его звучит сейчас необыкновенно мягко,- это не ты, это твоя Способность, не так ли? А теперь закрой глаза, моя милая.

Смешно сморщив свой веснушчатый носик, Аманда крепко зажмуривается, и Сэм, чуть помедлив, опускает ей на лицо широкую красную повязку, заботливо изготовленную им из собственного шейного платка.

-Сэмми,- она тревожно вскидывает руки,- зачем это?

-Так надо, моя дорогая, - Самуэль бережно приподнимает ей голову, тугим узлом стягивая на затылке длинные остроугольные концы шелковой ленты. - Ты ведь не хочешь… поранить меня?

…Пылающие костры ее гнева давно обратили бы в пепел любого, кто позволил бы себе даже десятую долю того, что позволяет сейчас Хозяин Странствующего Карнавала, но ему, обожаемому ею Сэмми, рыжеволосая королева огня не в состоянии нанести даже царапину...

-Конечно же нет, Сэм! Ты… ты приготовил для меня какой-то сюрприз?- выжидающе улыбнувшись, она послушно затихает на скомканных простынях.

Самуэль склоняется над ней. Тонкая серебряная игла, зажатая меж пальцев его, раскачивается, словно крохотный маятник…

«Она есть у каждого из вас - Точка Силы, как называем ее мы, исследователи,- хриплый каркающий голос пришлого чужака эхом отдается в его голове,- и найти ее достаточно просто- правда, лишь в тот момент, когда объект исследований находится на пике своих эмоций и потому легко уязвим. Поясняю- эмоции могут быть самого разного плана: гнев, горе, отчаяние, страх, великая радость- да, Сэм, и такое тоже возможно. Как говорится, на любой вкус и цвет!»

-Да, Мэнди, ты права. Для меня это действительно… сюрприз, в некотором роде,- поисковая игла в его чутких пальцах дрожит и тоненько вибрирует.

Лоб, щеки, область виска…

- Мэнди, будь добра, поверни голову…

Затылок, верхняя часть позвоночника- чаще всего она прячется именно там…

-Сэмми, щекотно!- капризно надувает губки симпатичный объект его исследований.- Зачем ты колешь меня этою штукой?

-Потерпи еще немного, родная.

Да, они, должно быть, весьма неприятны, эти царапающие прикосновения… Грудь, шея, левое плечо…

Он наконец находит искомое. Крохотная темно-коричневая родинка на правом предплечье - приблизившись к ней, серебряная игла-поисковик вздрагивает и замирает на мгновенье, а затем, словно намагниченная стрелка карнавального компаса, начинает медленно вращаться вокруг своей оси.

-Потерпи, Мэнди, осталось совсем чуть-чуть…- облегченно улыбнувшись, он слегка сдавливает искомую точку, подушечками пальцев ощущая мягкие, осторожные покалывания.

…Словно звонкие молоточки невидимых кузнецов слаженно бьют по микроскопической наковальне…Словно крошечное сердечко пульсирует под тонкою кожей…

-Совсем немного, милая,- как следует примерившись, он с силой втыкает меж пальцев длинную полую соломинку-иглу.

«Какая же ты сладкая, Мэнди…» - он втягивает, не торопясь, словно молочный коктейль из трубочки, эту огненно-обжигающую энергию. Он пьет ее всю, без остатка…

-Сэмми, мне больно…- обессилено жалуется тоненький голосок у него над ухом.- Я не хочу так, Сэмми…

«Терпи, моя дорогая. От этого еще никто не умирал,»- горьковатый привкус дыма в его «чудо-коктейле» постепенно сходит на нет. Во рту жжет так, словно бы он нажевался черного перца. Последний глоток, терпкий, опаляющее-дымный- и Самуэль с неохотой отрывается от своей серебряной «соломинки». Ярко-алая капелька крови, точно вишенка в молочном коктейле, мелко дрожит на конце иглы…

-Мэнди, подъем!- защитная повязка летит на пол.- Мэнди, Мэ-энди!

***

Аманда открывает глаза. Все перед ней плывет, как в тумане, страшно болит голова и почему-то очень хочется пить.

-Подъем, моя дорогая!- склоняется над ней Самуэль. Тонкая серебряная игла с хрустом ломается в его пальцах, и острая вспышка боли в правом плече невольно заставляет ее вскрикнуть.

-Что…ты…сделал со мною?- цепляясь за его руку, она с трудом приподнимается на кровати. Самуэль смеется. Хриплый, клекочущий смех, чем-то напоминающий воронье карканье.

-А разве ты не догадываешься? – отсмеявшись, сообщает он.- Я сделал благое дело, Мэнди. За которое ты, уверен, еще поблагодаришь меня, и не раз. Способность, коей в избытке наделил тебя Господь бог, до сего дня приносила Карнавалу больше вреда, чем пользы. Ты была слишком… несдержанна, дитя мое, слишком порывиста в своих чувствах. Мог ли я, как глава Семьи, спокойно смотреть на это?

«Неужели ты и впрямь считаешь благом то, что сделал со мною сейчас?»- она хочет заплакать, но слезы не приходят. Холодная, мертвенная пустота в душе, черные угли догоревшего пожарища…

-Сама понимаешь - не мог!- дурашливо подмигивает ей Самуэль, и в темных глазах его алыми крыльями бабочки пляшут веселые языки пламени.- Скажи, что же такого хорошего давала тебе твоя Способность, Мэнди? Развлекаться, поджигая на лету бумажные самолетики или подпаливая хвосты бродячим собакам? Поверь, дитя мое, я смогу найти ей гораздо лучшее применение!

Он нетерпеливо прищелкивает пальцами, высекая искры, и Аманде чудится, что над взъерошенной головой его вспыхивает темно-алая огненная корона.

Повелитель земли и огня... Его Адское Величество.

- Ты украл ее у меня, Сэм,- голос ее неестественно спокоен.- Вор - вот ты кто, Самуэль Салливан. Самый настоящий вор.

-Как ты назвала меня сейчас, моя дорогая?- глаза его, два раскаленных угля, словно бы прожигают ее насквозь.- А ну-ка, повтори!

-Вор, а кто же еще то?- душа ее безнадежно пуста. Ни страха, ни злобы, ни любви к тому, кого она еще недавно боготворила, не испытывает сейчас Аманда.- Самый обыкновенный вор. И завтра же я позабочусь о том, чтобы вся Семья- все до единого - знали, каким путем ты теперь получаешь свои Способности. Ты…

Договорить она уже не успевает. Ослепительная вспышка, яркий сноп пламени из побелевших от ярости глаз Хозяина Странствующего Карнавала…

Она умирает мгновенно, так и не успев понять, что произошло, осыпается на пол горсткой серого пепла.

-Мне очень жаль, моя дорогая,- пожимает плечами Самуэль.- Действительно, жаль.

Его Способность, его новая великолепнейшая Способность переполняет грудь. Боже мой, какая мощь!

Он жадно хватает ртом спертый, застоявшийся воздух крошечного фургончика. Ему вдруг становится трудно дышать, он чувствует, как пылающий в груди огненный шар посылает в голову волны нестерпимого жара...

Самуэль подходит к столу и берет бутылку с водой. Жадно пьет, остатки выливает себе на плечи. Господи, какое невыносимое пекло! Ему кажется, что он слышит, как пузырится и шипит, словно масло на раскаленной сковородке, чистая родниковая вода, испаряясь на его коже…

Да, эта Способность чересчур сильна даже для него. Но ничего, со временем он научится управляться с нею! Господи, как жарко-то! Пот льет с него в три ручья. Дышать нечем. Он должен выйти на свежий воздух…

…Пять шагов до дверей фургончика превращаются для него в настоящую пытку. Пол под ногами раскаляется, стены трейлера словно бы сдвигаются, давят с четырех сторон…

Три шага…Два шага…Один… Из последних сил он толкает крепко запертую дверь. Господи, да куда же делись эти чертовы ключи?!

-Откройте, кто-нибудь…- расплавленный металл плещет ему в лицо, черным, яростным огнем занимаются стены фургончика.

…Он умирает долгой, мучительной смертью, страшной смертью сжигаемых за ведовство на кострах Средневековья. Кричит, срывая голос, чувствуя, как огненный зверь рвет изнутри его тело, как поглощают его душу без остатка кроваво-красные чернокрылые демоны, что таились до поры до времени в уворованной им Способности Королевы Огня…

***

А в это время где-то неподалеку от Карнавала, в одном из дешевых придорожных мотелей, усталая светловолосая женщина с измученными глазами, что прикорнула на диванчике в холле, внезапно просыпается, как от резкого толчка. Левую руку жжет, словно огнем.

Она торопливо закатывает рукав. На идеально-гладкой, сплошь покрытой диковинными рисунками коже, кроваво-красною татуировкой проступает портрет так ненавистного ей человека. Вспыхивает и…исчезает бесследно.

Ликующая радость огненной кипящею волной захлестывает сердце бывшей пророчицы Карнавала. Свершилось! Она - свободна. Так же, как и вся ее многострадальная Семья, так же, как и дочь ее, Аманда…

Пора возвращаться домой. Она ловко подхватывает на руки дорожную сумку с немногочисленными пожитками, легко направляется к стойке и… от случайного взгляда в зеркало у нее едва не останавливается дыхание.

Дорожная сумка тут же летит на пол. Ничуть не стесняясь присутствующих, прорицательница лихорадочно рвет на груди застежку, обнажая плечо, чуть прикрытое полупрозрачной шифоновой тканью.

Там, словно картина в раме, переплетенный многочисленными татуировками-узорами, легкой дымкой истаивает ярко-алый портрет ее единственной дочери…

@темы: angst, het, romance, R

---

"Головоломка" by babymomma

[babymomma]

Фандом: Герои
Название: Головоломка
Персонажи: Сайлар, Клер
Рейтинг: R (за расчлененку)
Размер: мини (примерно 500 знаков и столько же сносок)
Предупреждения: графическое насилие, общая блевотность
Спойлеры: фик относится к середине сезона 3.
Саммари: Сайлара вроде как убили, но Клер его «чувствует». Она убеждается, что он жив, когда Сайлар начинает присылать ей жуткие подарки.
Дисклеймер: персонажи сериала "Герои" принадлежат Тиму Крингу и NBC, а Ван Гог, Брабо, Антигон, мексиканский президент и персонажи "Волшебника из страны Оз" принадлежат тем, кому принадлежат.



Головоломка

На Рождество Клер получает ухо. Аккуратно отрезанное человеческое ухо. Левое, если это важно. Открытка, прикрепленная к мочке степлером, гласит «Ван Гог»*.

Она ни секунды не сомневается, от кого этот подарок. Пока есть на свете один мерзкий извращенец, предпочитающий использовать телекинез, хотя у него есть эмпатия, Клер не спастись от его притязаний. Ее гражданский долг — заявить о преступлении, но увы, она узнает форму ушной раковины.

– Клер, какая гадость, – передразнивает она, прежде чем бросить ухо в камин вместе с открыткой и коробкой.

В первый день весны за порогом дома Клер ждет коробка побольше. Зажмурившись, она сует руку внутрь. Рука касается ледяных пальцев, и Клер вздрагивает от ужаса и отвращения. Но любопытство сильнее липкой гадливости.

На листе пропитанной кровью бумаги, прикрепленной к безымянному пальцу, написано: «Брабо»**.

Хорошо, что в марте еще прилично топить камин.

Глядя, как разгорается пламя, Клер думает о том, что именно хочет ей сказать это странное существо. Она чувствует себя то ученым, расшифровывающим сигнал из далекой галактики, то сказочным охотником, идущим по следу вервольфа. Что объединяет безумного художника с мистическим великаном? Безумие? Жестокость? Великое эго?

А через неделю она получает глаз с надписью «Антигон»***. Мифология? Или из первых букв нужно сложить слово? Клер забывает о том, что ей нужно есть и спать. Каждый маньяк хочет, чтобы его поймали. Каждый маньяк мечтает о наказании. Может, он устал ждать своего палача?

Она строит и рушит одну теорию за другой, пока не получает ногу. «Лопес де Санта-Анна Антонио»****. Великие полководцы. Точно! Он объявил ей войну. Жаль, что она не догадалась сфотографировать первые посылки. Сейчас бы развесила их на стене, как в полицейском детективе, и попыталась проанализировать.

Может, даты имеют какое-то значение? Клер поднимает архивы. Она совершенно не удивлена, когда оказывается, что в каждую из дат был убит человек. Несложно сложить два и два, чтобы понять: все они обладали способностями, которые очень хотелось получить одному коллекционеру. Талант художника — настоящий, не как у Айзека Мендеса, сила супермена, дар убеждения... Что-то еще, наверное, но файла на четвертую жертву нет.

Клер хочется поделиться своим открытием, но это все испортит. Папа снова отодвинет ее в сторону, отправит играть в плюшевых зверушек и, потрепав по голове, обзовет «медвежонком». Она должна все сделать сама.

Звонок в дверь прерывает ее мысли.

Очередная коробка на пороге. Дрожащие пальцы с трудом справляются с оберткой. Внутри – нос. В записке – «Волдеморт»*****.

– Я знаю, что ты здесь! – кричит она в темноту. – Сукин сын, ненавижу!

В окне напротив соседи зажигают свет.

Они играют еще полгода. Сайлар расставляет приманки, Клер, как гончая, взявшая след, бежит от одной к другой со списком потенциальных жертв. На стене в ее комнате — карта. Там отмечены части тела Сайлара, которых она еще не видела. Странно, что он еще не нашел способность, которая бы позволила прислать что-то по-настоящему неприличное. Честное слово, Клер бы не удивилась – она уже почти привыкла к его дьявольски извращенному чувству юмора.

В марте – ее день рождения, и на этот раз записка для разнообразия прикреплена сверху — к крышке коробки.

«Спасибо, что помогла мне стать новым человеком, Клер,» – написано там.

Подпись заставляет ее прыснуть, а потом — расхохотаться во все горло. Клер смеется и смеется, пока на глазах ни выступают слезы.

– Железный дровосек******, – выдыхает она недоверчиво. – Уж скорее Страшила*******.

С другой стороны, зачем тому, кто одержим мозгами, нужно сердце?



*Ван Гог, Винсент (ну вдруг кто-то не знает!) — голландский художник-постимпрессионист. По неподтвержденной информации, однажды поссорился с Гогеном и отрезал себе ухо.

**Брабо — по легенде, жестокий великан Дрюен Антигон захватил вход в гавань, требуя с мореходов плату за пропуск. Неподчинившимся великан отрубал руку. Но однажды римский воин Сильвиус Брабо отсек ему голову и руку, швырнув их в реку. Кстати, по одной из версий, само название «Антверпен» произошло от слов hand (кисть) и werpen (бросать) — «брошенная кисть руки».

***Антигон – римский полководец, последователь Александра Македонского (не имеет отношения к великану Антигону из голландских мифов)

****Лопес де Санта-Анна Антонио – президент Мексики. Переизбирался 11 раз. Прозвище – «Наполеон Запада». В одном из сражений потерял ногу.

*****Волдеморт – волпощение зла в «Поттериане» Джоан Роулинг. Согласно видению кинемотографистов, не имеет носа.

******Железный дровосек – герой книги «Волшебник из страны Оз» Лаймена Фэнка Баумена. Мечтал, что волшебник наколдует ему сердце.

*******Страшила – герой книги «Волшебник из страны Оз» Лаймена Фэнка Баумена. Мечтал, что волшебник наколдует ему мозги.

@темы: драббл, R

---

"Древо жизни" by Сехмет

[Сехмет]

Название: Древо жизни
Фэндом: Герои
Пейринг: основатели в разных сочетаниях
Рейтинг: PG-13/R
Жанр: драма
Предупреждения: AU ту би сэйф, возможно ООС, UST, немного EU, канонические смерти персонажей, что-то вроде даб-кона, Каббала, штампы, сопли, мелодрама
Дисклеймер: все принадлежит Крингу, Гейману и Павичу, а я – просто бедный кролик

Ash on and old man's sleeve
Is all the ash the burnt roses leave.
Dust in the air suspended
Marks the place where a story ended.
Dust inbreathed was a house —
The walls, the wainscot and the mouse,
The death of hope and despair,
This is the death of air.

There are flood and drouth
Over the eyes and in the mouth,
Dead water and dead sand
Contending for the upper hand.
The parched eviscerate soil
Gapes at the vanity of toil,
Laughs without mirth.
This is the death of earth.

Water and fire succeed
The town, the pasture and the weed.
Water and fire deride
The sacrifice that we denied.
Water and fire shall rot
The marred foundations we forgot,
Of sanctuary and choir.
This is the death of water and fire.

(Томас Стернз Элиот)

1. Малкут

Человек, называвший себя Адамом Монро, всегда был самой жизнью, как и кровь в его жилах. Его смех, его голос, его взгляд – все вселяло в окружающих желание жить: воевать или спорить, любить, играть, интриговать, верить, решаться – казалось, он весь состоял из глаголов. Он был из тех людей, которых все любят, или, по крайней мере, все говорят, что любят – поэтому, Артур протянул ему руку, а Виктория отдала свое сердце, но трудно сказать, ценил ли Адам эти дары.
Он легко повел за собой тех, кто хотел пойти: долгая дорога к сокровищам, вымощена не золотым кирпичом, а истекающими кровью людскими телами, но Адам с самого начала знал, что тех, с кем он хочет совершить это путешествие, мало волнуют чужие жизни. Среди множества ставок, сделанных им за века, эта была самой верной, но, все же, его удачи бессмертного не хватило на победу.
Забывший, что он – лишь Адам, но не Иисус и не Моисей, он напрасно доверился тем, кто когда-то доверялся ему, и пожал колосья горечи, чтобы испить горькую чашу. Рожденный из праха, в прах он и возвратился, и земля, звавшая его к себе не одну сотню лет, забирает Адама, самого старшего из своих еще живых сыновей.
Фокусник и игрок, скопивший в своей памяти тысячу смертей, по-настоящему он умирает той отвратительной смертью, которой боялся всегда больше всего, за секунду превращаясь в мелкий песок и паутину, и у него даже нет времени вспомнить, понять, что, на самом деле, он был мертв уже давно, только не хотел думать об этом или верить в это. Он – Малкут, царство, и его заточение стало не только его собственной гибелью, но и началом распада царства, которое Адам хотел создать, вместе с Артуром, вместе с Дэниэлом, со всеми, кто стоял у истоков.

2. Хесед

Когда Иши Накамура исцеляла больных или раненых, боль взлетала из-под ее пальцев вверх, как стая бабочек-призраков. Иши была из них всех единственной, кто действительно хотел бы изменить мир, сделав его светлее и чище – и единственной, кто с самого начала понимал, что строя для людей рай можно создать лишь чистилище, тюрьму или хоспис, ибо каждый должен сам возделывать свои сады.
Она никогда не была счастлива, но никогда не была по-настоящему несчастна, и ценила это, помня и зная все о чужих страданиях. Никто никогда не слушал ее слов, но она принимала это со смирением; фарфоровая японка с замком на губах, как у Иоанна из Непомука.
Иши Накамура не была любима своим мужем, была влюблена в него безответно, как девочка – и сама была целью такой же безответной любви, которой напрасно не придавала должного значения.
Однажды, в гостевой спальне дома Петрелли, она сидела на кровати, одна, уже переодевшись ко сну – и к ней без стука вошел муж. Безмолвный, он приблизился к постели, сначала расстегнул брюки, а потом потянулся за поцелуем. Иши видела черты его лица, и знакомые движения, и, потому, легко поддалась тяжести его тела, нежности рук, скользивших по коже, она зажмурилась со стоном, впилась в его шею ногтями, и почувствовала кровь на кончиках пальцев. Он навалился на нее снова, уже другой, непривычной тяжестью, и, открыв глаза, Иши увидела вовсе не своего мужа – на нее смотрел Мори Паркман, измятый страстью до безумия или отчаянья. Иши завизжала, как испуганная девочка, и, тогда, тот, точно в раскаянии, подался назад, вскочил на ноги, зажав пальцами царапину на шее, а потом быстро ушел прочь, на ходу застегивая ширинку. Иши медленно поднялась с постели, поправила измятую сорочку, так же медленно, точно во сне, подошла к туалетному столику, несколько раз провела по волосам щеткой, а потом начала плакать, молча размазывая слезы по разгоряченным щекам.
Иши не спрашивала мужа о том, узнал он или нет, не пыталась забыть сама, но и не сковывала себя этим воспоминанием, точно кандалами, и почувствовала облегчение, когда перестала ловить на себе взгляд Паркмана. В ней тогда уже томилась болезнь, точно третий ребенок, распирающий нутро.
Опухоль растет день ото дня, Иши чувствует это, так же отчетливо, как чувствовала чужие болезни – но ей не согнать эту бабочку, не исцелить саму себя, и она не обращается за помощью к Линдерману – потому, что не хочет продолжать жить, продолжать бороться, продолжать быть нелюбимой женой и бесполезной советчицей. Иши Накамура умирает тихо, как и жила, и ее последнее желание – «пусть никто не скорбит обо мне», и оно не сбудется. В момент смерти на ней – синее кимоно, цвета Хесед, цвета милосердия – того, что было ее сутью, с самого первого дня и до последнего.

3. Бина

Мори Паркман всю жизнь ненавидел две вещи: полицейских и азартные игры. Азартные игры он делил на две категории – нечестные и те, в которых он неизменно побеждал, читая мысли противников, и это разделение мешало ему предаваться азарту, остававшемуся для Мори чужой, непонятной территорией, к которой лучше не приближаться. Его отец, Морган Паркман, был полицейским, был до тех пор, пока не отправился в тюрьму, то ли за свои, то ли за чужие грехи – там он и умер, его забили до смерти, ему сломали шею, раскрошили ребра, раскололи череп, только за то, что он был полицейским.
Мори мог бы возненавидеть бандитов за это убийство, но возненавидел полицейских, отправивших его отца на верную смерть. Он не был пророком и не знал, что его собственный сын, зачатый женщиной, не знавшей тепла настоящего чувства, не разделяет и не разделит этой ненависти.
В его жизни не было черного или белого – нет, он жил оттенками серого, от стального до мышиного, и никогда не искал и не хотел ничего большего – по крайней мере, до тех пор, пока не увидел Иши Накамура. Если у него было сердце, то Иши разбила его своим безразличием – и он отомстил ей, взяв ее не силой, но обманом, как Утер Пендрагон – прекрасную Игрейн. Он не жалел ее, ставшую, по сути, жертвой изнасилования, но и не гордился своим поступком – просто старался забыть то, что сделал, как стараются забыть кошмарный сон. Чуть позже Паркман, уже расставшийся с женой, сошелся с Линдерманом, но эта связь не стала для него облегчением, и не потому, что он всю жизнь ждал настоящей любви – если той и суждено было появиться в его жизни, то она умерла вместе с Иши – но просто потому, что такова была его судьба: видимость покоя, но не покой.
Он женился на бывшей наркоманке, и, превращая ее мир в калейдоскоп без ЛСД, Мори, возможно, думал, что совершает благодеяние – возможно, так же думала и его жена, уже годы спустя, навсегда запертая в психиатрической лечебнице. Он не хотел знать ничего о своем сыне, не хотел его видеть, ибо знал, что его жизнь не будет прекрасна, не будет примечательна, не будет стоить ничего – так же, как жизнь отца или деда. Все закончится сломанной шеей, треснувшим черепом, осколками ребер, впивающимися в легкие.
Мори Паркман всю жизнь видел то, что чего не хотел видеть. Например, видел, как Линдерман, оставив на полу свои мокасины из темно-красной кожи, левой ногой чуть задрал штанину сидящего напротив Чарльза Дэво, касаясь лодыжки внутренней стороной стопы, а кончиками пальцев правой дотронулся до его бедра, потом – опустил ногу на край стула и, чуть подавшись вперед, начал ритмично поглаживать член Дэво, не прекращая разговора с Анжелой. Он видел, как, сначала – в своих фантазиях, потом – в недавних воспоминаниях, Бишоп пропускал через свою молодую жену ее собственный ток, выгибавшийся голубыми дугами. В чужих мыслях Мори постоянно слышал отзвуки каждого поцелуя и шелест каждой перевернутой страницы – и, в конце концов, именно от них он и сбежал, к незнакомым людям, мысли которых ничего не значили. В нем видели лишь сильную шею, упрямство, некрасивые руки человека из рода простых рабочих – не равного себе, не обезьяну и не пса, а скорее свинью, остающуюся лишь куском мяса, несмотря на ум и силу, и почти человеческое сердце.
Он сбежал, но не спасся: потому, что Артур Петрелли, даже мертвый, не отпускает людей, с которыми привык работать, и потому, что одной ненависти к полиции мало для того, чтобы скрыться от полицейских.
В конце концов, не думая ни о воздаяниях, ни о расплате за грехи, Мори ставит свою жизнь против жизни сына, совершая единственный в своей жизни смелый поступок, и выигрывает, проигрывая: его смерть, быстрая, но страшная, когда разом все нутро разорвалось на части, хоть кожа и осталась нетронутой – лишь предвестье окончательной смерти Артура. Бина, понимание, опыт – все то, чем когда-либо был Мори Паркман, становится прошлым.

4. Кетер

Артур Петрелли всегда видел себя рыцарем на белом коне, в сияющих доспехах, с золотым венцом на голове. Он думал, что строг с теми, кто заслуживает строгости и справедлив с теми, кто стоит его справедливости, но, на самом деле, был всегда мелочен и пристрастен, как и любой король. Собрав своих рыцарей и чародеев подле себя, он хотел создать новый мир, но зодчие этого мира не умели строить ни дворцов, ни домов, только склепы.
В его руках было больше власти, чем любви в сердце, он умел строить планы, но был одержим желанием видеть их воплощение в жизнь, а не истину живого мира, и, потому, запутавшись в лабиринте собственных планов, Артур пал от руки женщины, которую думал, что любил – а может быть, и действительно любил, но лишь за то, что она произвела на свет его сыновей, чья кровь казалась ему прекраснее, дороже, лучше любых сокровищ всех королевств.
Да, Артур Петрелли ценил своих сыновей больше, чем кто-либо другой в его окружении – но то была грубая любовь человека, видящего в каждом животном лишь шкуру и мясо, и не задающегося вопросами о существовании души. Он был готов поглотить своих детей, пожрать продолжение своего рода, как Уроборос пожирает собственный хвост. Повершенный, падший, но не ставший мертвецом, он продолжал придумывать свой новый мир, построенный по старым заветам, и мир этот, с крушением каждого нового проекта, все больше походил на ад, а не на царство праведников.
Артур возвращается, как вернулся бы король из Авалона – но не для того, чтобы править вечно, а для того, чтобы снова потерпеть поражение. Он ел и пил собственное могущество, но подавился; он – Кетер, корона, но его королевство уже перешло к другим, и он валится навзничь, как простой смертный, разом обратившийся в корм для червей и воронов; и его кровь затекает в мелкие трещины пола, смешиваясь с прошлым, смешиваясь с грязью, которую никому не вычистить – пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели.

5. Хокма

Чарльз Дэво жил свежестью идей и взглядов, новыми законами, новыми заветами, новой верой. Этим он нравился Адаму Монро, за это он полюбился Дэниэлу Линдерману: идеи и смелость, мудрость и ум, все те качества, которыми наделяют мужчин авторы рыцарских романов и требовательные женщины. Чарльзу Дэво не хватало лишь одного: умения выбирать и следовать своему выбору до конца, не оглядываясь – поэтому он никогда не смог бы вытащить меч из камня или основать новую религию.
В один день он готов был сражаться за мысль о том, что черный – это белый, но, сутки спустя, уже подвергал сомнению собственные слова. Целуя свою жену, он думал о поцелуях Линдермана, и так за всю жизнь и не смог решить, правильный ли он сделал выбор. Можно сказать, что он сомневался, но вернее будет назвать его чувства сожалением о невозможности сказать одновременно и «да», и «нет», увидеть все грани мира, как это мог Кайто Накамура, а не только одну. Иногда он думал, что влюблен в кого-то – в Анжелу, в Артура, в Дэниэла, может быть даже в свою жену, но назавтра ему казалось, что он вовсе неспособен на любовь.
В конце концов, потребность выбирать утомила его, и Чарльз Дэво отказался от выбора, отказался от выбора, замкнулся в себе, ушел от мира, опустился на дно, как тонущее тело или подводная лодка.
Близкий к сероватой голубизне нью-йоркского неба, он угасает так же тихо, как и Иши Накамура, его последние дни – покой и смирение, и именно в них раскрывается сполна его мудрость, та, что лучше воинских орудий – Хокма; но они погрешивший губит много доброго, а многие погрешившие могут уничтожить мир.

6. Ход

Великолепие и изысканность легко вырождаются в манерность и вычурность – но, вероятно, верно и обратное, по крайней мере, было верно для Дэниэла Линдермана. Тот мог вести себя бесстыдно или вызывающе, но в нем всегда оставалось нечто особенное, точно золотая монета в горшке с золой, драгоценность под грязью. Изгонявший болезни, как экзорцисты изгоняли демонов, он всегда знал цену себе, своим талантам, своему уму, и по-своему перечерчивал границы между «принято» и «не принято», между «нельзя» и «можно».
Его могли бы любить так же, как любили Адама, или поклоняться так же, как поклонялись Артуру, но для первого он слишком близко подпускает к поверхности своих внутренних монстров, слишком часто показывает остроту зубов, а для второго он слишком откровенно флиртовал, слишком часто смотрел в глаза, слишком много улыбался когда ему было весело – такие, как он, способны встать во главе гангстерской империи, но не забытого королевства логров.
Дэниэл Линдерман любил Чарльза Дэво почти всю жизнь – с тех пор, как, мальчишкой в оранжевой рубашке и плохо выглаженных брюках, встретил его лицом к лицу, вызывающе спокойного и чистого, каким был мало кто из цветных в те годы – но спал с ним лишь однажды. Это была ночь в доме Дэво, за год до его свадьбы – спонтанное воплощение спонтанного желания, слишком много лишних слов и много лишних движений, но мало удовольствия. Вероятно, если бы это повторилось, Линдерман забыл бы о своем чувстве, как забывал обо всем, что теряло для него ценность – но первая ночь осталась единственной. Дэво не отказывался от того, что тогда произошло, и никогда не давал Линдерману надежды на повторение.
Линдерман не страдал и не был несчастен, остался верен чувству, но не затаил ни злобы, ни ревности; ни его голос, ни манеры, не изменились. Он еще долгие годы подряд предлагал Дэво свое общество, но не из наивной надежды, а потом потому, что каждая привычка становится неотъемлемой частью души – по крайней мере, так думал Линдерман, не видевший смысла изменять тому, что давно стало его неотъемлемой частью. Артур Петрелли никогда не ревновал к нему свою Анжелу.
Дэниэл Линдерман никогда не любил Мори Паркмана, но спал с ним много раз – тот, не видевший разницы между мужчиной и женщиной, когда дело касалось любовных ласк, в постели был слишком нежен, но не пытался вынести эту нежность за пределы спальни, и этого Линдерману вполне хватало, чтобы уважать его. Их дружба – дружба двух отвергнутых мужчин – оказывается долговечнее и надежнее любви, и могла бы продлиться вечно, или, по крайней мере, до тех пор, пока старость не высосала бы из их тел последние соки – но Паркман решил уйти, точно вслед за своей любовью, и Линдерман не пытался его остановить.
В последний год жизни, уже дописав сценарий своей личной версии «Сумерек богов», Линдерман купил у кого-то копию «Мученичества святого Себастьяна» Пальмеццано, настолько совершенную, что, кажется, она даже превосходила оригинал. В личной галерее, куда ходит лишь хозяин, и служанка, смахивающая пыль, Себастьян, юноша с мощной шеей, привязанный к колонне изогнутым, точно стриптизерша, обречен не смыкая глаз смотреть сначала на перепутье белых и серых линий на какой-то работе Поллака, а потом на портрет Нэйтана Петрелли кисти Айзека Мендеса.
Иногда Линдерман думал: может быть, стоит попытаться найти мальчика, который будет заслуживать того, чтобы отвести его сюда, показать все – но старческая сентиментальность так и не пускает корни, его разум оказывается слишком неподходящей почвой, и застарелая безответная любовь не может служить удобрением.
Пароль на его личном компьютере – «ipsevenenabibas», «пей свою отраву». Дэниэл пьет ее до дна, пробует сполна, в последнюю секунду жизни вспоминая, что даже если бы у него и было достаточно денег, чтобы купить весь мир, все же, этого было бы мало. Он, ненавидящий банальности, умирает, подтверждая затертую, как старый медяк, истину: не все в этом мире продается.

7. Гебура

Кайто Накамура никогда не любил свою жену, и ему было жаль, что она любит его. Целуя Анжелу Петрелли, он знал, что у этой женщины – ядовитая змея вместо языка, а целуя свою жену, ощущал лишь покорность и смирение, холодность трупа или куклы.
Он не стал бы пожирать своих детей, как готовы были сделать это Роберт и Артур, но он оставил их жене, зная, что она сможет сделать их судьбы идеально подходящими грядущему миру, и зная, что сила и слабость – не абсолютные понятия, и там, где человек, называемый сильным, окажется бесполезен, тот, кого считали слабы, может победить. Два шага назад – это поражение, но один шаг назад – ловкий маневр. Жизнь – не танец и не поединок, и слова кодекса бусидо – не более чем слова: заповеди осторожности могут быть полезны, но, все же, правила, такие, как «не нужно быть все время настороже – нужно считать, что ты уже мертв» – не более чем красивые фразы, из тех, что можно бросить за общим столом, в кругу друзей, готовых перегрызть друг другу глотки.
Он знал больше, чем кто-либо другой в компании, видел все «завтра», и те, что придут на самом деле, и те, что уже отправились в небытие – но это знание не причиняло ему ни радости, ни беспокойства, и он ценил его не более и не менее, чем наемник ценит хороший нож, а крестьянин – крепкого осла. Когда за Адамом Монро навсегда закрылась дверь, и когда гроб Артура Петрелли погрузился в могилу, перед глазами Кайто промелькнули все их возвращения, все концы света, все его собственные смерти, но помнит о том, что не может остановить неизбежное, и спокойно принимает то, что считает таковым.
Кайто Накамура – Гебура, строгость и решительность, его цвет – красный, как кровь, а смерть – мгновенна и он не боится посмотреть ей в глаза, без страха или ненависти, без сожалений или гнева, ибо истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть. Он делает свои два шага назад, и проигрывает.

8. Нетцах

Виктория Пратт действительно любила Адама Монро, и это истинная правда, но также правда и то, что она была достаточно умна, чтобы понимать: вся ее любовь, будь она даже велика, как океан, для него – лишь еще одна порция привычного блюда. Выгибаясь в оргазме под тяжестью его древнего, вечно молодого тела, оставляя на его плечах тонкие царапины, заживавшие быстрее, чем Виктория успевала размазать подушечками пальцев кровь – она помнила, что никогда не станет ни единственной, ни лучшей, ни возлюбленной, ни благословенной.
Само время не смогло разбить сердца Адама – и разве могла Виктория, в чьих венах текла обычная кровь, оказаться сильнее столь могущественной соперницы? Иногда она гадала – что если бы в одну из их общих ночей, или в один из дней, проведенных в лаборатории вместе, она зачала бы ребенка, неуязвимого и вечного, как Адам, или наделенного иными дарами? Но этого не случилось и не могло случиться, и иногда Виктории казалось, что ее бесплодие и бессмертие Адама созданы друг для друга – но, со временем, эти мысли исчезают; песок к песку, прах к праху.
В ней много терпения, много спокойствия, много внутренней жесткости, из-за которой ей не дано осчастливить ни одного мужчину: сколько бы он ее ни обнимал, в его руках будет лишь остов из разума и упрямства – Адам готов был принять это, без сомнений и лишних мыслей, просто потому, что в его глазах каждая женщина могла в любой миг обернуться разлагающимся трупом. Но Виктория не принадлежит и никогда не принадлежала, несмотря на всю свою любовь, ему – и, поэтому, Адаму Монро не отпраздновать победы. После того, как он отправляется в заточение, она уходит, как ушел Мори Паркман, просто потому, что не видит для себя больше доли в мире, построенном Артуром Петрелли. Она грезит покоем природы вдали от миллионов чужих планов и идей, миллиардов чужих жизней, пустых билетов и пустых ожиданий – и получает то, чего хотела, но приходит время перемен, особое время – Адам возвращается, и, тогда, покой Виктории становится смертным покоем – в громе выстрела, в боли, страхе и осознании поражения.
Она, пытавшаяся быть не по-женски сильной до конца, умирает, вдыхая и выдыхая собственную кровь, смерть последними толчками сердца, становящимися агонией, разносится по ее телу. Виктория все еще любит Адама, но знает, что он по-прежнему хочет уничтожить весь мир – и, поэтому, не прощает. Свежая, бесстрастная, вечная, как Адам, природа окружает ее зеленым цветом, цветом надежды, и Виктория, победа, Нетцах, впитывает эту зелень своими широко раскрытыми невидящими мертвыми глазами.

9. Йесод Олам

Роберт Бишоп никогда не стремился к настоящим высотам, не был ни воином, ни игроком. Он знал свое место при Артуре и Анжеле, как верный пес, сидящий подле трона короля и королевы – без лишнего упорства, без лишних сомнений, не азартный и не склонный плести заговоры за чужой спиной, он был настолько совершенным прислужником, что, казалось, все забыли о том, что он человек – и более, чем просто человек. Сначала его кусала зависть, потом следы этих укусов залечивало смирение, а, потом, в алхимическом таинстве, порок и добродетель слились воедино.
Оставаясь для тех, кто называл его равным, но не считал таким, прежним надежным основанием, человеком без амбиций и повода для них, способным творить золото почти из ничего, он нашел дорогу к своему собственному Изумрудному Городу, начав личную программу исследований. Он распинал свою жену на столе электрошоковой терапии, приковывал ее к электрическому стулу, убеждая себя, ее и лаборантов в том, что делает это ради науки, а не ради того, чтобы однажды сказать королю и королеве: «я знаю то, чего не знаете вы». Его жена кричала и плакала, но Бишоп смотрел ей в глаза с честностью и улыбкой, и, потому, она прощала его, снова, снова, снова, до тех пор, пока ее истерзанное опытами тело не сломалось окончательно, под тяжестью беременности и родов.
Видя в дочери плод не брака, а своих экспериментов, Бишоп заставлял ее страдать так же, как и покойную мать – с той же верой, с той же улыбкой, и он был самим отражением Компании: волшебная монета, у которой аверс и реверс меняются каждый день, плод сладкий и горький с разных сторон. Он стирал слезы со щек Эль и стирал дурные дни из ее памяти, но, в конце концов, именно ее любовь или влюбленность ложится в основу его гибели.
Роберт Бишоп может менять саму суть вещей, и песок его песочных часов – чистое золото, но этого недостаточно ни для счастья, ни для спасения. Он любил говорить: «у меня есть мой личный Форт-Нокс», но настоящий Форт-Нокс пуст, городские легенды не лгут – и сокровищам Бишопа тоже грош цена, он неспособен выкупить за них свою жизнь. Он умирает, глядя на собственную неудачу, алхимия отказывает ему: кожа Сайлара обращается в золото, но лишь на секунду – и за эту секунду рождается и умирает надежда Роберта – а потом возвращает свой прежний цвет, и начатое движение завершается. Боль вспыхивает напоследок алым, кроваво-красным, пурпурным, превращающимся в фиолетовый, и все заканчивается: Робрет – основание, Йесод Олам, и когда основание рушится, вместе с ним проваливаются в небытие и столп равновесия, и столп милосердия, и столп строгости, Древо Жизни перестает существовать, Компании больше нет.

10. Тиферет

Анжела Петрелли никогда не владела алхимией, и, все же золото было ее металлом – не Роберта и не Артура. Украшавшие ее золотые цепочки, золотые кольца, золотые сережки и щедро раздаривавшееся ей золото любви, которую она сама вряд ли хоть раз испытывала по-настоящему – вот, чем она была и чем осталась. Время шло, песком высыпаясь в никуда – возводились здания и рушились планы, начатое завершалось, реки возвращались к своим истокам, чтобы течь снова, и уходили люди, как бегущие с корабля крысы. Мрачный Жнец собирал свою жатву совсем рядом с ней, но Анжелы так и не коснулось сверкающее лезвие его косы.
Чужая смерть вызывала в ней ужас или отвращение, или огорчение человека, понимающего, что потерял хорошего партнера по разговорам и карточным играм – но, пока ее возлюбленный сын был жив, Анжела не знала горя. В день, когда Нэйтан умер, ее золото почернело, но не обратилось в пепел – ибо думавшая, что знает цену всему сущему, только так она могла узнать цену смерти.
Глядя на старую фотографию, которую некому было бесконечно вертеть в руках, некому было вкладывать в книги, фотографию, которую никто никогда не любил и даже не ценил по-настоящему, она ни о чем не думает – она просто помнит. Все они были молоды, когда основали Компанию, когда заложили свой новый мир – и вот теперь все они умерли, ушли, обратились в прах, все горы рухнули, и все океаны стали равнинами – а Анжела осталась одна, последняя, навеки запертая в самой себе, как в ловушке, из которой не выбраться, подвешенная в паутине закономерностей и правил мира: гармония, Тиферет, красота и истина, солнечный свет, рушащаяся башня.
Анжеле остается только ждать – и она ждет: Смерть, своего последнего мужчину, который, однажды, все же придет к ней. Скоро, совсем скоро – она знает и чувствует это.

Fin.

@темы: pg-13, het, slash, R, gen

---

"Политические игры" by M@nticora

[M@nticora]

Название: "Политические игры"
Автор:M@nticora
Бета: Kamellia8Lock
Жанр: Кроссовер "Герои"/"Люди Х" (киноверсия)
Колличество слов: 1270
Пэйринг: Сенатор Нейтан Петрелли, доктор Генри Хэнк Маккой (Зверь)
Рейтинг: G
Аннотация: Все события происходят спустя пять лет, после прыжка Клер с колеса обозрения, которое состоялось в конце четвертого сезона. Вы должны узнать правду. Мир мутантов Икс – это на самом деле будущее мира Героев, а вы разве не знали? Нейтан Петрелли по-прежнему сенатор, но уже метит на место президента. У него есть серьезный соперник – доктор Генри Маккой.

P.S. Но не забывайте, что… Политические игры – постоянное передергивание карт переходящее в передергивание затворов.*

[r]If you come inside things will not be the same
When you return to the night
And if you think you've won
You never saw me change
The game that we all been playing…**[/r]

Фотовспышки вырывали лицо Клер из полумрака, губы девушки шевелились, глаза лихорадочно блестели. Нейтану не требовалось включать звук, чтобы понять, о чем она говорит. Он задумчиво смотрел на экран компьютера и пытался понять, как все это могло произойти?

Тайна, которую бережно хранили его родители и Компания, в одночасье была разоблачена молодой девушкой, уставшей прятаться и таиться. Неизвестно, чего в этом было больше: эгоизма, женского каприза или желания прекратить ложь, с которой давно уже сжились он сам, ее приемный отец, бабушка и дядя.

Сенатор Нейтан Петрелли, член правительственной комиссии при Департаменте по делам мутантов, задумчиво смотрел на экран своего компьютера, просматривая на нем события пятилетней давности. Он ожидал очередного брифинга и окончательного решения президента. Решался вопрос о том, кто должен был стать во главе нового Департамента: либо он, либо его новый конкурент, доктор Генри Маккой, второй одаренный, оказавшийся в высших эшелонах власти страны. Но решение этого вопроса почему-то все время откладывалось.

- Мистер Петрелли, у вас встреча комитета через десять минут, - раздался мелодичный женский голос из селектора.

- Спасибо, Сьюзен, - Нейтан встал, накинул пиджак и выключил компьютер.
После выходки его дочери мир долго приходил в себя. Осознавал тот факт, что среди людей живут одаренные: способные летать, проходить сквозь стены и даже читать мысли. И когда первая волна недовольства и страха прошла, люди задались вопросом: «Что делать со всем этим и как дальше жить?»

Размышляя обо всем этом, Нейтан прошел в главный зал, где доктор Маккой собрал брифинг. Здесь были все, даже президент. Это насторожило сенатора. Давно в новом, созданным всего полгода назад Министерстве по делам мутантов не было столько высоких чинов.

Он сел за стол и тихо спросил своего соседа:

- Что происходит, мистер Ричард?

- А, сенатор, наш синий друг, наконец, сделал то, что обещал.

Нейтан внимательно посмотрел на вошедшего в зал доктора Маккоя. Тот последнее время слишком сблизился с президентом и его ближайшим окружением. Это давало последнему большое влияние на политику государства по отношению к одаренным людям, которых он предложил именовать «мутантами». Делая упор на научную формулировку. Хотя о какой науке в данный момент можно было говорить? Слово «мутант» придавало одаренным скорее отрицательную окраску, делало их какими-то ущербными. И, пожалуй, это был первый вопрос, по которому они серьезно поспорили друг с другом.

Высокая и массивная фигура в костюме появилась последней в дверном проеме, все места в зале, кроме одного, были уже заняты. И самое отвратительное, что это было место около президента, оказавшегося приглашенным на сегодняшний брифинг. Это было неприятно, учитывая, что сенатора вообще не предупредили о появлении первого лица государства на заседании комиссии.

Маккой, как всегда невозмутимый и сосредоточенный, устроился у себя в кресле, стал перебирать какие-то бумажки, иногда бросая на окружающих внимательные взгляды. Чаще всего его глаза останавливались на сенаторе Петрелли: тот был главным его оппонентом по вопросам отношений между одаренными и простыми людьми. Нейтану претило то, что с точки зрения доктора, все, что происходит с человеческим организмом у одаренных, является отклонением от нормы, и с подобными явлениями следует бороться, так как мутировавшие люди являются тупиковой ветвью эволюции. Сам же сенатор, имеющий печальный опыт в попытках решения проблемы одаренных быстрым и кардинальным методом, на этот раз занимал позицию мирного сосуществования.

- Итак, начнем, - Маккой встал и бросил еще один взгляд на Нейтана. – Мои исследования подошли к концу. Основываясь на трудах доктора Суреша, - короткий взгляд в сторону Петрелли, - мне удалось создать сыворотку, блокирующую способность, фактически превращающую одаренного в простого человека.

Доктор Маккей замолчал, дав присутствующим переварить новость. Шепот разнесся по залу, все стали что-то бормотать, отчаянно жестикулируя.

Игра в гляделки между двумя одаренными в зале продолжилась. Нейтан был крайне недоволен началом заседания и опасался последствий. Доктор же понимал, что единственным препятствием к достижению его целей является сенатор Петрелли, обладающий на сегодняшний день огромной популярностью среди граждан, обладающих способностью. А уж его решение баллотироваться на пост президента в следующем году ни для кого не было секретом. Опасный и влиятельный противник.

Рано или поздно им пришлось бы столкнуться лбами, так почему бы не сегодня?

- А вам не кажется, доктор, - стоило заговорить Нейтану, как все притихли, а Маккой напрягся. Его звериное чутье подсказывало, что протащить решение по введению его новой вакцины будет ой как не просто, - что ваше изобретение нарушит то мирное сосуществование между одаренными и простыми людьми, которое нам удалось создать за последние пять лет?

- Я ожидал скептицизм с вашей стороны, сенатор Петрелли, - все присутствующие, включая президента, с напряжением ловили каждое слово спорящих. - Вы же понимаете, как никто в этом зале, что мир не вынесет такого количества мутантов...

- Одаренных, - перебил его речь Нейтан, жестко посмотрев на выступающего.

- Как хотите, - ответил тот, ответив не менее твердым взглядом, - но это ничего не меняет. У нас появилась реальная возможность все вернуть на круги своя. Больше никаких проблем со взрывающимися людьми или постоянного страха, что кто-то может прочитать ваши мысли. Никаких… У нас наконец-то появилось лекарство, которое излечит общество от этой заразы.

- Простите, - сенатор вел себя довольно грубо, перебивая говорившего, он видел, как на слова Маккоя реагируют окружающие. Они вспоминали те времена, когда ни о каких одаренных никто и никогда не слышал, мир был понятен и предсказуем и все споры решались силой оружия. А теперь, появились люди, способные одной силой мысли взорвать танк. – Но вам не кажется, что вряд ли это понравится одаренным? Вы понимаете, какую волну негодования вызовет один только факт существования подобной вакцины? «Лекарства», как окрестил его только что мистер Маккой.

- У кого вакцина - у того и власть, - генерал Гиббс усмехнулся, и посмотрел на сенатора. То, что люди в форме с интересом слушали Маккоя, говорило о то, что они знали больше, чем остальные. - Кто будет мешать, пожалеет об этом.
От сенатора не укрылась довольная улыбка, проскользнувшая по лицу доктора Маккоя после слов генерала.

- Генерал Гиббс прав, - голос доктора Маккоя прозвучал громко и четко. - Государство выпускает ситуацию из-под контроля. Скоро не мы будем диктовать условия, а они…

- Кто это «они»? – В голосе сенатора Петрелли проскользнуло легкое недоумение с легким оттенком сарказма. – Вы говорите о гражданах своей страны, доктор.

Ответом был удивленный взгляд Маккоя, но тот предпочел отмолчаться.

- Не хотите ли продемонстрировать действие этой чудо-вакцины на себе?
Маккой покачал головой и сухо ответил:

- Рано.

В тоне, с каким прозвучал ответ Маккоя, сенатор четко услышал: «Нет». Нейтан видел, какими взглядами перебрасывались военные и доктор. Спорить не имело смысла, следовало срочно действовать. Он уже не вслушивался в дальнейшую беседу, ему все стало ясно. Его обошли. Маккой оказался хитрее и изобретательнее в своей игре.
Сенатор выходил из кабинета в полной задумчивости. Президент окончательно попал под влияние Маккоя и слушает только его доводы. Значит, следовало многое изменить в этом мире и главное то, что сенатор сам от себя не ожидал. Появление вакцины спровоцирует взрыв общественности, и если его оппонент посмеет осуществить свои намерения, то и Нейтан был готов пойти до конца.

Он вышел из здания Департамента по делам мутантов с уже сложившимся планом в голове.

Набрав нужный номер мобильного, сенатор стал ждать ответа.

- Да, Нейт, что случилось? – голос Питера звучал глухо, как будто младший брат прикрывал трубку рукой.

- Нам нужно срочно встретиться, - сенатор посмотрел на часы. - Вы с мамой все еще в Нью-Йорке?

- Да, а что? – Питер насторожился.

- Зверь выбрался из берлоги, – хмыкнул сенатор, вспоминая клыки и когти Маккоя, - и на этот раз ситуация, кажется, выходит из-под контроля.

- Позвать Ноя?

- Да, Питер, и свяжись с нашим общим японским другом.

- Хиро? Ты же знаешь, что я не общаюсь с террористами?

- Конечно, но его меч и способность нам пригодились бы.

- Хорошо, Нейтан, ты просчитал последствия? – Та поспешность, с которой Питер согласился, говорило о том, что он все еще держит связь с Хиро.

- Конечно.

Сенатор отключил телефон и холодно улыбнулся.

- Игра началась, доктор Маккой, - произнес он и направился обратно в здание. – Но вы будете последним, кто узнает об этом.

________________________________
* Автор Стас Янковский.
** You Know My Name - Chris Cornell.

@темы: crossover, g, gen