- Исаак, что ты делаешь? Мама всегда зовет его так. Ему это не нравится. Шаги матери в коридоре.
- Я рисую, мам.
- Вот, смотри, это ты. Кривые линии, круг вместо головы, треугольное платье. Все нарисовано обычным карандашом и неумело раскрашено синей шариковой ручкой.
Мама сажает его к себе на колени. - Очень красиво, Исаак. Когда-нибудь ты будешь знаменитым художником, сынок. Она убирает его мелкие темные кудряшки со лба.
- Мам, а ты купишь мне краски? Настоящие, разноцветные, яркие? Широко распахнутые детские глаза.
- Конечно, Исаак.
*
Айзек обливается потом. Бросает то в жар, то в холод. В животе неприятно дергает. Боль просто съедает его. В голове пульсирует лишь одна мысль.
Доза. Ему нужна ужасная смесь из героина и красок. Это стало его обычной дозой.
Все будто в тумане. Он, спотыкаясь, бредет до стола. Роняет по пути баночку с желтой краской. Все равно.
Вводит себе иглу в вену. Откидывается на диване. Ему легко и хорошо. Смутно, но хорошо. Он чувствует.
А потом резко наступает вторая стадия. Но он привык.
Тупой удар по голове. Странный звук, похожий одновременно на поток воздуха, скрежет и что-то, царапающее металл. Это длится доли секунды. Как в дурацких триллерах. Айзек даже не может понять, происходит ли это на самом деле или ему мерещится.
Потом наступает темнота. Он видит лишь нечеткие мазки. Широкие. Красные, черные, синие, белые и желтые. Чувствует кисть в своей руке. Его тошнит. Глухая боль в затылке. В висках стучит.
Заканчивается все внезапно, как всегда. Холст будто наскакивает на него. Вываливается из другой реальности.
Айзек шарахается назад и натыкается на угол стола. Острая боль, как ножом ткнули. Он потирает спину, и взгляд невольно опускается на руки.
Что, это? Кровь? Облегченный выдох. Нет, это всего лишь краска. Слишком густо для крови.
Наконец, он смотрит на холст. Что там изображено сейчас?
А вот это точно кровь.
Ему становится плохо, он бежит в туалет, но не успевает. Его выворачивает прямо на пол. А на полу тоже картина и красная краска. Только это уже не кровь, а пожар.
Айзек слышит, как ключ поворачивается в двери. Симона.
- Айзек, где ты? Я пришла за… Симона смотрит на него, лежащего на полу.
-О господи… Айзек!
*
Он лежит на спине. Глаза широко распахнуты и рот открыт. Только это не доза.
Лежит на своей же картине. В луже крови. Теперь это уже не пожар. И красные пятна не оттереть.
Title: What I Really Am Author:DGtall Category: angst/gen Pairing: none Summary: ряд детско-юношеских флэшбэков Сайлара и прыжок обратно в настоящее. О том что может быть бяка не бяка, а просто кому-то плохо. Disclaimer: Сайлар чужой, мысли мои.
читать дальшеEverything you say to me takes me one step closer to the edge and I’m about to break.
Linkin Park ‘One Step Closer’
Из всей той истории в детстве, когда он явился с разбитым носом и тёмно-лиловым синяком под глазом, он не помнил почти ничего. Смутно помнил отца, то как он смотрел сверху вниз, приговаривая «ты разочаровал меня, Гэбриэл». Помнил, как мама на следующее утро, ставя тарелки с завтраком на стол, старалась не смотреть на него. Помнил, как чуть ли ни целый день просидел в комнате на кровати, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Больше никаких подробностей. Он помнил, что на следующий день в школе подошёл к тому мальчишке и со всей силы двинул кулаком. Родителей вызвали к директору, и опять мама не смотрела на него за завтраком.
~*~
К последнему году в школе зрение у него стало слабеть – и от долгого чтения, и от работы с мелкими деталями часов. Часы Гэбриел ненавидел, но только когда он аккуратно пинцетом устанавливал на место шестерёнки, начиная слепнуть от плохого освещения, периодически крепко зажмуриваясь, чтоб хоть как-то помочь усталым глазам, - только тогда взгляд отца становился не таким холодным, не таким… разочарованным. Гэбриэл был единственным ребёнком в семье, так уж сложилось, и разочаровать родителей боялся больше всего. Именно поэтому он изучал ремесло, которое его не интересовало, до глубокой ночи читал литературу для школы и из каждой поездки стабильно привозил маме очередной стеклянный шар, который потом так же стабильно старался не замечать, пока ходил по дому. Из-за долгого сидения за столом, при своём высоком росте, он всё сильнее сутулился, так что иногда, увлёкшись работой и слишком сильно согнувшись, получал сильный хлопок по спине от проходившего мимо отца. От неожиданности Гэбриэл дёргал рукой, детали разлетались, и остаток вечера он проводил, ползая и собирая их по всей комнате.
~*~ Он хорошо понимал физику, анатомию – всё, что связано с устройством вещей. Потому ему легко давалось рисование. В школе он быстро набрасывал на полях мелкие сценки, в поездах рисовал пейзажи на клочках бумаги. Его захватывал сам процесс складывания из неясных штрихов целой мозаики, мозаики настолько реальной, насколько могут передать карандаш и бумага. Его хвалили: сначала одноклассники, потом учителя, некоторые даже прочили карьеру. У него было талант. Он был особенным. В художественную академию отец идти запретил. Рисунками на хлеб не заработаешь.
~*~ Зрение портилось всё сильнее, и в последний год обучения он – так и быть – стал носить очки. Четырёхглазым, конечно, никто не звал – то ли потому что помнили из детства, что кулак у него крепкий, то ли потому что у него не было привычки огрызаться, и дразнить было просто скучно. У него были приятели, но не было друзей. Да и о чём может быть речь: парень целыми днями или читает, или рисует, или мастерит какие-то механизмы. Его ценили, но в основном в стенах школы – как бесконечный ресурс информации и говорящую шпаргалку. Экзамены он сдал на ровные пятёрки и вдобавок успел подсказать половине класса. После финального экзамена отец одобрительно похлопал его по плечу и, чуть улыбнувшись, сказал: - Молодец, Гэбриэл.
Сдачу экзаменов Гэбриэл Грэй отмечал в абсолютном одиночестве бутылкой виски. Это был единственный раз, когда он действительно напился.
~*~
Сайлар стоял посреди мастерской, рядом с пригвождённым к полу холодеющим телом Айзека Мендеса. Новая способность, способность провидца, пробираясь всё глубже в мозг, вызывала непонятное ощущение дискомфорта и… страха? Он взял в руки кисть и палитру, энергичными мазками стал слой за слоем накладывать краски, изображая лица, здания, события… Сайлар прогнал способность в глубь сознания и взглянул на появившиеся на холсте тени, напоминавшие людей. Снова смутное чувство страха, растущее, переходящее в чудовищную ясность. Сайлар… Гэбриэл Грэй взял альбом для набросков, карандаши и весь вечер провёл на крыше, рисуя с натуры панораму Нью-Йорка. На закате Гэбриэл Грэй положил альбом на перила, дав ветру унести несколько листов в закопченное городское небо, закрыл лицо руками и заплакал.
читать дальшеОн пьёт кофе. Никто так не пьёт кофе – уткнувшись носом в чашку. Кофе вообще не пьют из таких гигантских чашек, больше похожих на миски. С другой стороны, столько молока в кофе тоже никто не льёт. Это скорее молоко с кофе, чем кофе с молоком.
Он пьёт кофе, уткнувшись носом, как в миску, так что кончик чёлки окунается в чашку.
Он пьёт кофе с соевым молоком. Он вегетарианец до мозга костей. Ему просто нравится, когда никто не умирает. Особенно в последнее время, когда так часто приходится смывать кровь: то с ладоней, то с лица, то свою, то чужую.
Он пьёт кофе ночью в пустой квартире, не чтобы бодрствовать, а чтобы не уснуть. Он просто не хочет видеть сны. Сны были красивыми только в детстве. Теперь сны выжигают глаза.
Он щурится.
***
Он пьёт кофе. Крепкий, без молока. Он пьёт кофе ночью.
Голову разрывает жуткая боль, но он продолжает раз за разом прогонять в мыслях собственное имя.
Он пьёт кофе из старой потрескавшейся чашки, уткнувшись носом, как в миску. Машинально проводит рукой по правому виску за ухо, как будто заправляя чёлку. Посильнее запахивает ковбойку, защищаясь от ночного холода. Ковбойка велика и захлёстывается на бока и даже на спину.
Он забирается в кресло с ногами, как в детстве. Он снова тянется к чашке, вдыхает кофейный дымок.
Он пытается вспомнить, но из воспоминаний только всплывает вопросом: - Интересно, у них есть соевое молоко?
Без названия Автор: Regis Пейринг: очень слабый намек на Ноа/Клэр, практически джен Посвящение: Арчер, ты меня подсадила на этот нездоровый пейринг, так что тебе... Саммари: Ну где-то там в середине первого сезона по времени сие...
читать - Папа, – писала она порой в детстве на запястье левой руки шариковой ручкой. В школе, когда было совсем скучно, она чуть задирала рукав и улыбалась. Постепенно надпись смазывалась, становилась бледнее и исчезала. Но она всегда могла написать ее заново. Это помогало, когда ей было тоскливо и одиноко. Она знала, что папа всегда рядом. Он поможет. Он поймет. Он защитит. Неровные синие буквы на ее коже внушали уверенность. Теперь она знает правду. Или часть правды. Какая разница. Земля словно исчезает из-под ее ног, и она летит куда-то в пропасть. И ей не за что, совершенно не за что уцепиться… И она вспоминает давнюю привычку. - Ноа, - выводит она на руке. Но первая буква исчезает быстрее, чем ей удается вырезать последнюю, порезы так быстро затягиваются, она не успевает даже увидеть его имя целиком и вырезает его снова и снова. Стараясь резать глубже, практически до кости. Но ей никогда не удается закрепить буквы дольше чем на секунду. И становится страшно… Он не сможет ей помочь. Он не поймет. И защита нужна от него. Она больше ни в чем не уверена.
Название: В темноте Автор: triskelos Рейтинг: PG-13 (хотя не факт) Персонажи: Питер/Никки A/N: Новогодний подарок для Bri, которая хотела фик Питер/Ники (1х20).
Танцевать легко. Перед камерой было противно, а вот танцевать перед публикой ей почти нравится. В полумраке, в неярком, украшающем танцовщиц свете, она слышит каждого. Она видит их глаза, чувствует, что им нравится. Она знает, кто здесь впервые, а кто приходит каждый вечер. Она играет, работает. Ее униформа – шестидюймовые каблуки, парик, блестки, имя. Она украшает их жизнь, а они помогают ей не сойти с ума окончательно. Она знает, что Питер на нее смотрит. Как и вчера, как и каждый вечер. Знает, что он сидит за стойкой и по привычке водит кончиками пальцев по краю стакана с виски, темно-медовым, обжигающе-крепким. Его вкус остается на губах Питера надолго, это практически его вкус. Когда он поднимает стакан, кубики льда звенят, задевая друг друга острыми краями. Она любит гладить его шею, когда он делает глоток. Музыка меняется и Ники возвращается к шесту. Она чувствует, как его взгляд тяжело и горячо скользит по ее позвоночнику, гладит поясницу, проводит по бедрам. Она делает то, что нравится Питеру - оборачивается вокруг пилона, держась за него одной рукой, ускоряя темп, - и ей опять чудится звон льда в стакане. Пять лет назад он был в ее глазах несмышленым ребенком, подростком, идеалистом, зацикленным на своей семье и спасении мира. Три года назад, когда они нашлись в этом темном мире, она называла его: «Мой мальчик». Тогда он иногда всхлипывал во сне, и в его каменном, перечеркнутом шрамами лице, присмотревшись, еще можно было увидеть черты того, совсем давнего Питера. Сейчас она все чаще повторяет про себя: «Мой мужчина». И от этих двух слов сердце пропускает удар и сладко ноет в солнечном сплетении. С ним приятно жить в темноте. Последний раз, когда они видели свет, он забрал ее семью и изменил его брата. От той, последней, яркой вспышки взорвался только Нью-Йорк, но им кажется, что взорвался весь мир. У нее свой ритуал. Каждый вечер, после выступления, она снимает парик, меняет вызывающее белье на платье, идет в зал и находит его. Она запускает руку в его волосы и проводит ногтями по затылку. Питер слегка откидывает голову назад, навстречу ее ласке. Затем поворачивается и какое-то мгновение ей кажется, что сейчас он улыбнется как раньше – доброй, наивной и открытой улыбкой. Но он уже давно не помнит, как это делается. Потому слегка кривит губы, пытаясь усмехнуться, целует Ники в висок и подносит стакан к ее губам. Ники допивает виски залпом и раскусывает льдинку. Они уходят, держась за руки. Он никогда не смотрит новости. Она давно разбила все зеркала.
Элль привыкла к виду крови. Боль, искры, кровь, синяки, преодоление - каждодневная рутина. Поэтому когда в камеру бросают окровавленного Сайлара, она испытывает только любопытство. И наплевав на все запреты, заходит посмотреть на нового питомца. У него тяжелый взгляд, жадные руки и потрескавшиеся губы. Он выдерживает столько ударов тока от Элль, сколько не выдерживал ни один человек до этого. Элль очарована. Она знает, что ходит над пропастью. И что между удовольствием и ее разрезанным черепом только прихоть Сайлара, но жить в страхе слишком скучно. Поэтому она сильнее охватывает бедра Сайлара ногами и поцелуи становятся больше похожи на укусы, а не на проявления страсти. У Сайлара совершенно безумные глаза. Но они становятся по-детски открытыми, когда он кончает. И Элль уже наплевать, если она после этого умрет. Зато сейчас она живет жизнь за две.
Элль привычным движением спаивает контакты на камерах слежения (очередная взбучка от отца ее мало волнует) и входит в камеру Сайлара. Он лежит на кушетке, повернувшись лицом к стене. Элль стоит в дверях. Она бы с радостью померялась характерами - в спорах кто кого упорнее, она побеждала всегда. Но у нее есть максимум минут 5, пока ленивые сотруднички не соизволят доложить папочке, что камеры опять сломаны и пора вызволять дочурку из злых лап маньяка-убийцы. Поэтому Элль делает первый шаг и медленно подходит к кушетке. Конечно же, Сайлар не спит. Все его мыщцы напряжены, и если приглядеться, то можно видеть, как пульсирует вена на шее. Элль хотела бы ударить его током, чтобы увидеть, как запульсируют его другие вены. Но всему свое время. Поэтому она просто подносит руку к его плечу. И, как всегда, Сайлар быстрее. Его крепкие пальцы сжимают узкое запястье, и он сам уже сидит перед Элль, пристально глядя ей в глаза. Он даже не моргает, - думает Элль перед тем, как запустить другую руку в его волосы. Они оказываются мягче, чем она думала. Сайлар позволяет ей провести ногтями по черепу, оставить след, при этом хватка на ее руке не меняется ни на йоту. Элль улыбается уголками губ - это как сигнал старта - и одновременно ударяет его током. В эту же секунду он вскакивает и прижимает ее к себе, а охранники бросаются, чтобы их разнять. Какой-то жирный придурок из телохранителей в попыхах задевает Элль локтем и Сайлар почти готов пришибить его своей силой. Но сейчас не время. Еще не время. Надо аккумулировать всю силу по крупицам, не выдать себя. Его час настанет. Скоро. Но не сейчас. Элль уводят под руки, на прощание она подмигивает Сайлару. Тот лишь смотрит ей вслед, не моргая, пока его не сшибают с ног охранники. Их удары скучны и предсказуемы. Зато у этой девчонки хороший потенциал. Сайлар улыбается во весь рот, охранники бесятся и бьют его с еще большим остервенением. Уже скоро.
Нейтану ничего не стоит подойти к Питеру и обнять. Или потеребить за волосы. Или даже поцеловать в щеки, лоб, глаза. Нельзя только одно - целовать в губы. Иногда Нейтан промахивается и попадает в краешек губ - случайно, конечно. Если сильно выпьет после очередной политической победы (раз в год, не чаще), то волосы Питеру он теребит чуть дольше, чем стоило бы. И когда перестает, то оставляет руки на плечах. Просто так. Потому что не может их убрать. В день свадьбы Питер был тихим и послушным. Все ждали от него проявлений ребячества - ведь он недолюбливал Хейди, но он послушно ходил за всеми хвостом и ничего не говорил. Нейтан даже был готов притвориться, что не умеет застегивать бабочку, лишь бы растормошить Питера и придумать ему занятие, но это было бы слишком неубедительно. Поэтому проходя мимо сидящего в углу Питера, Нейтан дружески похлопал его по щеке и слегка - случайно, конечно же! - провел пальцем по губам. С кем не бывает. Свадьба прошла, как по маслу. Питер ушел первым из гостей.
Питер/Нейтан(написано для Пелегрин, слово "честь")
Для Нейтана слово "честь" - не пустой звук. Поэтому когда он поклялся себе, что никогда, совершенно никогда ничего такого не позволит себе с Питером, он знал, что сдержит это слово. И только когда Питер умер - белый, такой белый и холодный, с каплями крови на волосах - Нейтан понял, каким же был глупцом. И что Питер важнее всех правил и запретов, выше всех клятв и обещаний. Питер это его вселенная и боги, которые над ней витают. И только когда Питер ожил - смущенный, испачканный, недоумевающий, с куском окровавленного стекла в руке - Нейтан решил, что клятвы для тех, кто никогда не любил. И что решать, будет ли у него что-то с Питером или нет, ему не надо. Все было очевидно, а он просто боялся себе в этом признаться.