Название: Точка невозврата
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе старшеклассник
Фэндом: Heroes
Пэйринг: Пет(релли)цест
Рейтинг: лёгкий R
Жанр: романс, ангст
Предупреждения: ООС
Саммари: детство, отрочество, юность и… первый сезон
Статус: закончен
Дисклеймер: в оригинальном сериале в кадре братья вроде не содомиты
читать?Питер не слышит, о чём говорят взрослые. Он думает, что блюдо посередине стола похоже на «Энтерпрайз», а огромная люстра – на созвездие, которое ещё предстоит исследовать. Он смотрит на неё, качая головой, и пятно света качается в ответ, маня к себе разноцветными отблесками в хрустальных подвесках. Почему-то становится весело, Питер перестаёт чувствовать руки, а тело кажется невероятно лёгким. Стоит лишь слегка оттолкнуться от пола – и он полетит, просто, как Супермен или Зелёный фонарь. Полетит, а за ним последует маленькая копия «Энтерпрайз».
Питер взмывает. Он задерживает дыхание и откидывает голову, пытаясь отбросить волосы от лица. Он стискивает зубы, готовясь к космическому холоду, но становится тепло, а голос Нейтана произносит рядом:
- Не нужно звать Розу, отец. Я сам уложу его. Спасибо за ужин. Рад был пообщаться с Вами, мистер Линдерман.
Питер обнимает брата за шею и выплывает из комнаты:
- Мы полетим вместе, – шепчет он. – Я не брошу тебя.
Ночью ему снится, что он старший помощник на «Энтерпрайз», зависшем в их гостиной под люстрой. Он долго плутает по светлым одинаковым коридорам, а потом внезапно оказывается на капитанском мостике, и в кресле сидит Нейтан. Он улыбается и поднимается навстречу.
- Нечасто увидишь такое братское участие, – Линдерман наклоняет голову и смотрит, не моргая, становясь похожим на канарейку-альбиноса.
- Мальчик подцепил какую-то заразу от уличной кошки. Постоянно таскает домой всякую мерзость. Пришлось его побрить.
***
Иногда – Нейтан старается не реже раза в месяц – он забирает брата после школы. Питер разве что не виснет у него на шее и ведёт себя так, будто ему тринадцать. Сначала Нейтана это радует. Потом удивляет. Затем он просит в университетской библиотеке книги по психологии подростков.
Спустя полторы недели он спрашивает:
- Может, будем встречаться на нейтральной территории?
Кажется, это произнесено с нужной интонацией.
Питер смотрит недоумённо. Он готов обидеться прямо сейчас. Нейтан заставляет себя продолжить. Реплики заготовлены загодя. Чужие слова звучат спокойно, весомо и почти естественно:
- Наверное, смущает, когда за тобой заезжает старший брат?
Он читал, что в этом возрасте подросткам хочется самостоятельности. Опеку рекомендовалось свести к минимуму и сделать максимально незаметной.
Они едут молча пару минут, а затем Питер видит будку с хот-догами.
- О! Слушай, я зверски голоден! Давай возьмём по одному? Они здесь просто отпадные! Мы на той неделе с Аланом…
Нейтан останавливает машину и указывает брату на яркую вывеску кафе через дорогу. Не внушает доверия, но лучше это, чем есть нездоровую пищу в автомобиле или на улице.
- Зайдём перекусить?
Питер на удивление быстро соглашается. В дверях брат пропускает его вперёд.
- А помнишь, я заразился лишаём от бездомной кошки?
Питер сутулится и неловко склоняет голову, обхватывая губами соломинку, задумывается и гоняет по ней сок. Вверх-вниз.
- Невозможно забыть. Ты такую истерику устроил, рыдал…
Питер давится – он возмущён и не согласен. Прозрачные капли скатываются по подбородку. Он смахивает их с шеи.
- Не рыдал!
- Ещё как… Ты рыдал, что похож на Лекса Лютера. Я же, по-твоему, стал похож на Пикара.
Питер смеётся и допивает сок. Он выглядит счастливым, и Нейтан расслабляется.
- Ну, ты выглядел так… мужественно.
- Мужественно? По-твоему, старый лысый тип в обтягивающей форме – это мужественно?
Питер задумывается, широко улыбается и встаёт.
- Пойдём?
***
Питер молчит. Он молчит, когда брат вытаскивает его из комнаты, в которой они устроились с Мэри. У неё красивая небольшая грудь, обесцвеченные жёсткие волосы и сколотый верхний зуб, который он постоянно задевает языком, когда они целуются. Её руки пахнут больницей. Говорят, её очень любят пациенты. Особенно мужчины в возрасте. Мэри – добрая девушка. Когда приходит Нейтан, она сидит у Питера на коленях – блузка расстегнута, юбка задралась, шумное дыхание над головой и влажные ладони. У неё очень красивый голос. Он шепчет ей об этом, целуя грудь, – Мэри не слышит. Он поднимает глаза, пальцы влажные, и он слегка сжимает их на её шее, чувствуя биение чужого пульса, смеётся. Иллюзия вседозволенности и власти. Она замирает, смотрит, не испуганно, удивленно – такое лицо, наверное, у какого-то процента молодых убитых женщин – выгибается, смеётся в ответ и опрокидывает Питера на постель. Стелется по нему и сползает вниз, трётся грудью о ширинку. У неё проблемы с координацией, она тяжело опирается ладонями по сторонам от его бёдер. Он должен завтра пригласить её на свидание – наверное, у него теперь появится девушка. Он помогает снять с себя брюки. Ему никто никогда не отсасывал и хватает дыхания, медленного движения языка вдоль уздечки и смыкающихся за головкой губ, чтобы перестать думать. А потом он открывает глаза и видит Нейтана.
Он молчит, когда Нейтан отстраняет Мэри, поднимает брата и одевает его.
Он молчит, когда они спускаются по лестнице. Стоит им выйти за дверь – Питер глохнет от музыки. Колени подгибаются, но брат держит его. Питер стискивает мягкую ткань пиджака. Ему неловко – она наверняка мнётся.
Он молчит, когда Нейтан ведёт его через комнату. Людей слишком много, все они танцуют – слишком быстро, слишком вразнобой, и одежда на них слишком яркая. Кружится голова, и Питер закрывает глаза. Он дёргается, когда слышит голос Эллис:
- Не знала, что брат нашего барашка такой красавчик. Оставь его Мэри, пойдём со мной.
Питер не видит её. Не хочет видеть. Она отвратительно пьяна. Её голос слишком высокий. Она больше не кажется красивой. Почему раньше казалась? Почему он пришёл сюда, когда она позвала? Зачем?
Питер молчит, когда Нейтан сажает его в машину и долго пристёгивает. Машина новая, ремень слишком тугой и долго не поддаётся, выскальзывая из рук. Питер смотрит в сторону, он старается расслабиться, глубже дышать и ни о чём не думать. Он считает фонарики, которыми увешано дерево у дороги.
Он надрался, у него стоит, а его брат перегнулся через него – дыхание возле уха, одна рука на плече, вторая скользит с ремнём от груди к бедру и обратно.
Питер замечает, что брат молчит, когда тот втаскивает его в комнату. Молчал с самого начала: молча забрал и привёз домой. Молча посадил на кровать и молча пошёл в ванную.
- Какого хуя, Нейтан? – Питер краснеет, он впервые матерится при брате.
Нейтан тщательно вытирает руки полотенцем.
- Моего однокурсника за подобное били по губам. Мне кажется, я понимаю, почему. Но ты сейчас слишком пьян. Ты хотя бы знаешь девушку, с которой я нашёл тебя? Или тебе это уже не кажется необходимым?
- Какого хуя, Нейтан? – Питер мнёт левой рукой покрывало и старается смотреть в глаза. Питер старается чётко произносить слова и пытается понизить голос – так он сам себе кажется значительнее. – Я не просил тебя приезжать. Мне было хорошо. Я веселился. А ты появляешься теперь раз в полгода, да ещё и с таким видом, будто спасаешь меня. Я теперь должен быть тебе благодарен? Да? Скажи.
Он переводит дыхание и громко сглатывает. Слишком много слюны. Слишком много вязкой горчащей слюны. Напротив его брат присел на край стола. У него очень чистые туфли. Будто он мыл в ванной не руки.
- Я никогда так не веселился. Меня никогда ни к кому не звали. Хэллоуин, Рождество, дни рождения, посвящения – всё это проходило мимо, без меня. Ты понимаешь, что меня больше никуда не позовут? Кому нужен парень, которого с вечеринки забирает старший брат? И у меня стоит, Нейтан. У меня всё ещё стоит. Мы были заняты с Эллис. Ты нас прервал. И что мне теперь делать? Может, ты и тут спасёшь меня?
Он облизывает губы и силится улыбнуться. Пауза затягивается, больше нечего сказать, и Питер с облегчением откидывается на спину. Он смотрит в потолок, ждёт, когда тот перестанет пульсировать, и тянется к молнии на брюках.
Он не помнит, какое ощущение появилось раньше – ладони брата поверх своей? дыхания на лице?
У Питера нет сил удивляться происходящему. Он просто разводит руки в стороны и почему-то думает о распятом Христе – он часто говорит и думает невпопад. Зажмуривается и начинает смеяться. Он не хочет, но хриплые звуки сами рвутся изнутри. Нейтан приспускает его трусы и кладёт руку на член. И это почти идеально. Питер очень шумно дышит, почти давится на вдохе, молчит – сильно закусывает губы изнутри – и удивляется, когда брат накрывает ладонью его рот.
Теперь сложнее дышать – Нейтан смотрит, он молча, не отрываясь, смотрит, дышит в прежнем ритме и дрочит ему. Питер дёргается, когда чувствует, что ладонь на лице чуть дрожит. Питер не понимает, когда открыл глаза, он снова начинает краснеть, но не может отвести взгляд.
Его трясёт. И он поднимает руку и кладёт Нейтану на плечо. Горячее. Вроде бы он сдерживается и гладит его лишь мысленно. Губы растягивает жалкая улыбка, и он думает, что лучше бы это была Эллис. Сейчас очень хочется чувствовать тепло. Хочется обнимать и чувствовать объятия. Хочется целовать и прижиматься всем телом. Хочется, чтобы всё произошедшее было началом, чтобы имело значение, чтобы после – не было стыдно, чтобы и завтра не мечтать забыть.
На секунду Питеру кажется, что он стоит на крыше. Случайное здание, не центр, не окраина, не самое высокое. Просто здание, на крышу которого легко попасть. На улицах ни души – недавно закончился обед. В небе тоже пусто. Проносится одинокая чайка, несколько взмахов крыльев – и она скрывается из виду. Питеру кажется, что минуту спустя он слышит её радостный хриплый крик, который Гудзон подхватывает и уносит в океан. И всё вокруг снова пронизано, всё заботливо обложено – как стеклянные ёлочные игрушки ватой – плотной тишиной. В окнах дома напротив отражается отражённое в воде солнце. Над ним только небо вперемешку с ветром. У дома останавливается машина, из неё выходит Нейтан. И Питер делает шаг ему навстречу…
Когда Питер кончает, Нейтан чуть прикрывает глаза. Его лицо неподвижно, и он отстраняется.
Холодно.
Пока Нейтан вытирает его, Питер не шевелится. Он смотрит на брата и думает, когда тот успел снять пиджак и закатать рукава рубашки.
- Её звали Мэри, малыш, – произносит Нейтан, возвращаясь из ванной. И тогда Питера накрывает.
Он хочет одновременно вжаться в кровать, стать невидимым, затеряться в складках измятого покрывала и сесть, выпрямиться до сведённых лопаток. Он не может поднять глаза на брата. А смотреть в пол или мимо было бы слишком трусливо.
Питер закусывает губу и ждёт.
Нейтан стоит напротив и застёгивает манжеты. Он спокоен и не собирается говорить о произошедшем.
Питер неловко переворачивается на бок и не может сдержать слёз. Он не хотел. Он ничего этого не хотел. Он чувствует, как прогибается матрац рядом. Чувствует, как руки Нейтана поднимают его, отбрасывают волосы от лица, и прижимается щекой к плечу брата.
- Что у тебя случилось, Питер?
От слов становится только хуже. Его колотит, не хватает воздуха. А Нейтан крепче прижимает его к себе, слегка покачивается и гладит по спине, задевая кожу в сбившемся на спину вырезе футболки.
Когда Питер успокаивается, брат бережно опускает его на кровать и ложится рядом. Лицо его ничего не выражает.
- Тебе лучше?
Лучше. Питеру лучше. Да.
Когда следующим утром Питер смотрится в зеркало ванной, он понимает, что готов провести здесь всё утро, весь день – сколько нужно. Здесь спокойно и нет Нейтана. Здесь всё, как прежде, как было до вчера.
Он моется два раза подряд. Раза три наводит порядок на полочке под зеркалом и долго держит в руках флакон с туалетной водой – подарком Нейтана. Питер пользовался ей только однажды. После поставил и больше не трогал. Только вспоминал, с какой гордостью Нейтан вручал её, говоря что-то о своём взрослом брате. А Питеру всегда почему-то казалось, что туалетная вода – любой элитный парфюм – это что-то, принадлежащее брату. Питер не любит пользоваться чужим.
Он вздрагивает, когда в дверь стучат.
- Питер, я не помешал?
На Нейтане домашние светлые брюки, и рубашка с распахнутым воротом.
- Я приготовил завтрак. Давай посидим вместе, мне уезжать через полтора часа.
Нейтан улыбается и не собирается говорить о вчерашнем.
***
Нейтан постоянно твердит ему об уверенности. Если вновь безоговорочно поверить брату, то все беды Питера от её отсутствия.
Питер верит. Раз за разом. Питер слушает, чувствует руку Нейтана на плече, верит и молчит, не споря и не возражая. Он не знает, как сказать брату, что ему просто неоткуда её взять. Он вырос в тени, его это устраивало. Он никогда не блистал и не привлекал лишнего внимания. Он просто жил. Чаще всего ему это нравилось. Отец сначала пытался его изменить, потом перестал замечать.
Брат продолжает говорить ему об уверенности.
Нейтану легко говорить. Ему всё легко. Из него выйдет прекрасный сенатор и отличный…
- Всё шутки шутишь, Пит, – Питер морщится и закрывает дверь в свою квартиру. Нейтан что-то говорит о Суреше, предвыборном штате и спонтанной регенерации. Питер смотрит на него и в голове крутится, всплывшее откуда-то: «Какого хуя, Нейтан?». После стольких лет разговоров у Питера наконец появилось что-то, пусть иллюзорное, неосязаемое, на грани нереальности, галлюцинации, но дающее ему призрак уверенности в себе. Этого оказывается достаточно, чтобы оставить работу и признаться в любви Симоне, на которую раньше он только смотрел, боясь даже коснуться, не то, что подумать о большем. К шедеврам нельзя прикасаться.
Он признаётся ей за пару минут до того, как Нейтан заявляет во всеуслышание, что его брат – сумасшедший и недавно пережил попытку самоубийства.
Питер не знает, каким образом он умудряется слышать Нейтана и отвечать ему. Вроде бы даже к месту. Он видит, брат злится, злится настолько, что начал ссору, не позаботившись о том, чтобы их никто не услышал. Он приходит в себя, когда из квартиры доносится голос Симоны.
Нейтан распахивает дверь, и Питер не успевает ему помешать. Он, запинаясь, отвечает девушке и начинает злиться. Злиться сильнее, чем вчера. Сильнее, чем когда уходит с приёма, игнорируя сочувствующие взгляды. Сильнее, чем когда дожидается Нейтана на стоянке и бьёт его, бьёт, кажется, до крови, а брат не думает отстраняться или бить в ответ – он успокаивает охрану и подставляется, говоря что-то про контроль над ситуацией. Сильнее, чем когда не находит, что сказать Симоне, кроме как:
- Слушай, то, что сказал Нейтан, – неправда.
Это звучит по-детски обиженно. И то, как он после тыкается ей в губы, выглядит скорее как просьба о нежности и доверии.
Ненужные воспоминания. Зачем это надо было говорить, Нейтан? Зачем – перед Симоной? Зачем?
После Нейтан достаёт конверт с деньгами. Питер ведь может исчезнуть на некоторое время? Он начинает мешать.
Питер боится того, что может ещё услышать. Поэтому уйти – лучший выход. Отстранить руку Нейтана и захлопнуть перед ним дверь.
Хлопка не выходит. Дверь старая, скрипит и закрывается с лёгким стуком.
***
Какой-то японец в своей книге писал, что самый страшный момент для самоубийцы не имеет ничего общего с болью. Самое страшное – это точка невозврата. Когда делаешь шаг с крыши небоскрёба и понимаешь, что выбор сделан. Раз и навсегда. И больше никто и ничего не исправит. Поздно. Слишком поздно.
Нейтан думает об этом, когда они с Питером остаются наедине. Брат жив. Его брат жив. Он порывается пойти к Сурешу, спорит с Нейтаном, приближается, подходит близко.
Близко. Нейтану кажется, он бледнее обычного. Ему чудятся кровавые брызги на свежей рубашке и слипшиеся пряди на затылке брата. Он думает, что глаза Питера намного темнее, чем он их запомнил.
- Может, если Клэр теперь здесь, я не взорвусь. Может, она пришла спасти нас. Поговори с ней, Нейтан. Она нужна нам.
Нейтан отводит глаза. Это он сейчас взорвётся. Он не может смотреть. Он не должен этого видеть. Это всё – не для него. Для какой-нибудь очередной Симоны, Эллис, а может, даже Мэри.
Когда заходит мать, Нейтан сдерживается, чтобы не отшатнуться от Питера – это было бы подозрительно. Всё в порядке. Его брат чуть не умер. Особенно острое ощущение близости, желание быть совсем рядом сейчас – это нормально.
Он почти не слышит, о чём говорят Питер с матерью. Он осознаёт реальность, когда спускается Клэр и говорит, что готова. Вскоре хлопает входная дверь – мать с его дочерью ушли. Кажется, по магазинам. Они собираются в Париж.
- Нейтан, – Питер улыбается и снова подходит к нему, – тебе больше не надо волноваться за меня. Я не умру.
Он похож на ребёнка, к которому на Рождество пришёл настоящий Санта. В детстве Питер верил, Нейтан постарался, в ежегодное чудо. Сейчас кажется, что он, возможный сенатор Петрелли, перестарался: его выросший брат слишком верит в чудеса. Теперь он рвётся спасать мир. Фантастика реальна, а невозможное возможно. Пока Питеру везёт, и это вселяет в него уверенность. Она ему идёт. Она его чуть не убила. Скорее всего – только пока.
- Питер, – Нейтан не знает, что сказать. Наверное, он просто хочет, чтобы брат замолчал и перестал повторять, что ему больше не нужна защита и опека. Если не нужна, если он со всем справится самостоятельно – к чему Нейтану вся эта афера с выборами? Ему не нужен только факт победы. Он жаждет власти, чтобы защитить. Мать, жену, детей. Питера. Его Питера.
Питер ждёт, слушает, внимает. Нейтан тоже молчит. Он молчит, а затем целует своего брата.
Наверное, они сошли с ума. Наверное, завтра надо сделать объявление, что он, Нейтан Петрелли, не может баллотироваться, его настигло семейное сумасшествие. Хотя, может, и не сумасшествие вовсе, а выбор другой реальности.
И он выбирает. Обнимая, притягивая, целуя человека, важнее которого у него никогда не было. И, несмотря на ситуацию, всё это кажется, невинным и чистым, как первая любовь в школе. Когда ты с понравившейся девочкой сначала гуляешь неделю, выбирая самые красивые места, а потом смущённо и неловко касаешься губами её губ, срежиссировав всё, до последнего жеста: это должно потрясающе смотреться и запомниться надолго, навсегда. Питер не девочка. Они не подростки, которые верят, что весь мир к их услугам. Стоит лишь сильно пожелать этого и прижаться к губам любимой. У них нет недели ухаживаний, нет месяцев на красивую историю любви, которая непременно была бы настолько похожа на какой-нибудь дурацкий фильм, что в этом было бы стыдно признаться даже себе. В их распоряжении несколько часов в случайно опустевшем доме родителей. Хрупкая тишина, чей срок неслышно отмеряют часы на запястье Нейтана.
А ещё Питер однозначно более искушён, чем та первая любовь.
- Тихо, всё в порядке, – слова, банальные, затасканные, смутно знакомые на вкус, вырываются раньше, чем Нейтан осознаёт их. Это даже не дежа вю. Это – как премьера спектакля. Подаётся реплика, давно отрепетированная с другим актёром. В его случае – актрисой.
Он не думает, что произнести, не выбирает. Он просто говорит. И понимает, что сейчас получается лучше, чем в прошлый раз. Ничто не отвлекает – ни светлые волосы, ни вырез в платье, ни слишком сладкий запах духов. Всё иначе. Более правдоподобно и искренне.
Диван в гостиной слишком светлый, слишком маленький и неудобный для них сейчас, но подниматься на второй этаж слишком долго. Они потеряют время, и наверху всё может показаться глупой ошибкой.
Нейтан укладывает Питера и опускается сверху. Он убирает волосы от лица брата и смотрит. Всматривается. Он прикасается, водит ладонями по прохладной коже шеи. Согревает, чувствует, как дёргается горло под пальцами. Это переполняет его безоговорочным счастьем, кажется, он смеётся, когда Питер улыбается в ответ.
Нельзя сказать, что Питер верит в судьбу. Вера накладывает какие-то обязательства. Он просто знает, что судьба есть. И последние несколько часов его не оставляет ощущение, что он избежал предначертанного. Что его жизнь – неточность, ошибка, которую скоро найдут и исправят. Иначе и быть не может – с этого момента он не существует, для него не предусмотрено друзей, девушки, работы. Ему больше здесь не место.
И он не может успокоиться, ему необходимо что-то делать, действовать. Он торопится, он почти паникует. А потом Нейтан его целует, и это внезапно оказывается выходом из лабиринта, в котором он блуждал. Он чувствует себя Тесеем, обретшим в темноте коридора нить. И он цепляется за неё. Он обнимает брата и отвечает.
В другой комнате, там, где Питер лежал несколько часов назад, до сих пор пахнет кровью. Он не хочет туда возвращаться.
Он стоит, потерянный, как ребёнок, оказавшийся один в супермаркете. Но его снова находит Нейтан. И укладывает на диван.
Уверенные прикосновения пальцев, ладоней, лицо Нейтана, застывшее и при этом почти одухотворённое. Противно? Мерзко?
Он сам расстёгивает рубашку Нейтана и тянет руки к его ремню. Брат замирает и выглядит почти беззащитным.
Питер почти ликует. Это чувство, новое, неясное, неконтролируемое, переполняет его. Нейтан, его Нейтан, такой впервые. Не только с ним – вообще. Питер не знает, что делать с этим открытием, этим знанием. И он с готовностью стонет, отвечает на любое прикосновение, подстраивается.
Когда Нейтан заполняет его, вместе с болью приходит ощущение жизни. Он, Питер, вернулся.
Нейтан не знает, сколько проходит времени, прежде чем он снова может думать. Питер, кажется, уснул. Нейтан смотрит на часы – у них есть ещё двадцать минут. Потом надо будет вставать и одеваться.
Питер стонет во сне, крепче обнимает и трётся щекой о грудь. Нейтан гладит брата по волосам.
Весь опыт Нейтана исчерпывается одним приключением пару лет назад. Он поссорился с женой, уехал, лил дождь, и на обочине ловил машину студент в смешной куртке с капюшоном. Нейтан притормозил и увидел, как парень отбрасывает волосы со лба. Тогда он не понял, почему жест показался настолько знакомым. Они трахнулись около какого-то общежития, не выходя из машины. Парень был опытный, угловатый, нарочито шумный и норовил оставить Нейтану номер телефона. Нейтан, размякший, оглушённый, трепал его по щеке, словно собаку. Он разрешил поцеловать себя и обещал позвонить. И взял мятую бумажку с пляшущими цифрами, чтобы выкинуть её за поворотом.
Питер совсем другой. Он ничуть не похож на того случайного попутчика. Он удивлён, почти смущён, когда стонет. Он краснеет пятнами и выгибается.
В этот раз Нейтан всё сделал сам и вся ответственность – на нём.
***
Все, кто учится на медицинском, проходят через это. И когда другие сдают всевозможные анализы, признаваясь по сути в собственной паранойе, Питеру кажется, что он может абсолютно точно сказать, чем болен. Нет надобности в беготне по врачам и трате времени на ожидание результатов. Всё просто – он болен одиночеством. Это врождённое и не подлежит лечению. Не на современном уровне развития медицины. Пациенту Петрелли следует принять свой диагноз и смириться. Люди ненадолго приходят в его жизнь, удивлённо озираются, не понимая, как их сюда занесло, и, не попрощавшись, исчезают. Ныне и присно.
Возвращается только Нейтан. С каким-то непонятным упорством. Раз за разом. И на мгновения, пока они рядом, Питер даже верит в то, что, возможно, лекарство есть.
Он готов улыбнуться. Всё должно кончиться именно так. Пришло время умирать по-настоящему. И есть соблазн сделать хоть это не в одиночку. Забрать с собой половину Нью-Йорка. Ну или меньше. Как получится.
Питер поднимается с колен и поворачивается к Клэр. Она готова. Ресницы слиплись от слёз, пистолет дрожит в руках, но она сможет.
Наверное, нужно сказать ей хоть что-нибудь ободряющее, но ничего не идёт на ум. Поэтому он просто командует:
- Давай. Стреляй.
Говорит ещё, она отвечает, проглатывая целые слоги. Плачет. И Питер думает, что вряд ли она попадёт с первого раза. Наверное, будет больно.
Он зажмуривается и вдыхает, готовясь. А потом рядом оказывается Нейтан.
Питер никогда не был лучшим. Ни в школе, ни после. Он всегда был просто Питером. Он не любил называть свою фамилию, и знакомые часто удивлялись, узнавая, что он «из тех самых Петрелли».
Питер никогда не был особенным. Сначала он просто учился. Затем просто работал. Медбратом. Сиделкой. Он ничем не мог изменить судьбу людей, с которыми сталкивался. Он лишь мог дать им нужные лекарства в нужное время и ощущение неодиночества. Бывало, они привязывались к нему, его пациенты. Только это ничего не меняло. Ни в их жизни, ни в его. Они умирали, он уходил.
- Отпусти меня, Нейтан.
Так странно мёрзнуть, когда ты наполнен нестерпимым опаляющим жаром.
- Но я же тебя несу.
Им обоим приходится кричать, чтобы другой услышал. Питеру хотелось бы вспомнить запах одеколона Нейтана, невозможно – ни вспомнить, ни почувствовать. Ветер такой, что нельзя прижаться. Сейчас он ничего не может – даже открыть глаза. Остаются осязание и слова.
Он что-то говорит. Что? Какая разница? Он эгоист. Отец был прав. И сейчас Питер позволяет себе последний каприз: побыть рядом несколько лишних секунд, чувствуя руки Нейтана и его самого – своими ладонями.
Потом – оттолкнуть. Всё правильно. Всё так и должно быть. Питер закрывает глаза и представляет, что падает не один.
У него получается.
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе старшеклассник
Фэндом: Heroes
Пэйринг: Пет(релли)цест
Рейтинг: лёгкий R
Жанр: романс, ангст
Предупреждения: ООС
Саммари: детство, отрочество, юность и… первый сезон
Статус: закончен
Дисклеймер: в оригинальном сериале в кадре братья вроде не содомиты
читать?Питер не слышит, о чём говорят взрослые. Он думает, что блюдо посередине стола похоже на «Энтерпрайз», а огромная люстра – на созвездие, которое ещё предстоит исследовать. Он смотрит на неё, качая головой, и пятно света качается в ответ, маня к себе разноцветными отблесками в хрустальных подвесках. Почему-то становится весело, Питер перестаёт чувствовать руки, а тело кажется невероятно лёгким. Стоит лишь слегка оттолкнуться от пола – и он полетит, просто, как Супермен или Зелёный фонарь. Полетит, а за ним последует маленькая копия «Энтерпрайз».
Питер взмывает. Он задерживает дыхание и откидывает голову, пытаясь отбросить волосы от лица. Он стискивает зубы, готовясь к космическому холоду, но становится тепло, а голос Нейтана произносит рядом:
- Не нужно звать Розу, отец. Я сам уложу его. Спасибо за ужин. Рад был пообщаться с Вами, мистер Линдерман.
Питер обнимает брата за шею и выплывает из комнаты:
- Мы полетим вместе, – шепчет он. – Я не брошу тебя.
Ночью ему снится, что он старший помощник на «Энтерпрайз», зависшем в их гостиной под люстрой. Он долго плутает по светлым одинаковым коридорам, а потом внезапно оказывается на капитанском мостике, и в кресле сидит Нейтан. Он улыбается и поднимается навстречу.
- Нечасто увидишь такое братское участие, – Линдерман наклоняет голову и смотрит, не моргая, становясь похожим на канарейку-альбиноса.
- Мальчик подцепил какую-то заразу от уличной кошки. Постоянно таскает домой всякую мерзость. Пришлось его побрить.
***
Иногда – Нейтан старается не реже раза в месяц – он забирает брата после школы. Питер разве что не виснет у него на шее и ведёт себя так, будто ему тринадцать. Сначала Нейтана это радует. Потом удивляет. Затем он просит в университетской библиотеке книги по психологии подростков.
Спустя полторы недели он спрашивает:
- Может, будем встречаться на нейтральной территории?
Кажется, это произнесено с нужной интонацией.
Питер смотрит недоумённо. Он готов обидеться прямо сейчас. Нейтан заставляет себя продолжить. Реплики заготовлены загодя. Чужие слова звучат спокойно, весомо и почти естественно:
- Наверное, смущает, когда за тобой заезжает старший брат?
Он читал, что в этом возрасте подросткам хочется самостоятельности. Опеку рекомендовалось свести к минимуму и сделать максимально незаметной.
Они едут молча пару минут, а затем Питер видит будку с хот-догами.
- О! Слушай, я зверски голоден! Давай возьмём по одному? Они здесь просто отпадные! Мы на той неделе с Аланом…
Нейтан останавливает машину и указывает брату на яркую вывеску кафе через дорогу. Не внушает доверия, но лучше это, чем есть нездоровую пищу в автомобиле или на улице.
- Зайдём перекусить?
Питер на удивление быстро соглашается. В дверях брат пропускает его вперёд.
- А помнишь, я заразился лишаём от бездомной кошки?
Питер сутулится и неловко склоняет голову, обхватывая губами соломинку, задумывается и гоняет по ней сок. Вверх-вниз.
- Невозможно забыть. Ты такую истерику устроил, рыдал…
Питер давится – он возмущён и не согласен. Прозрачные капли скатываются по подбородку. Он смахивает их с шеи.
- Не рыдал!
- Ещё как… Ты рыдал, что похож на Лекса Лютера. Я же, по-твоему, стал похож на Пикара.
Питер смеётся и допивает сок. Он выглядит счастливым, и Нейтан расслабляется.
- Ну, ты выглядел так… мужественно.
- Мужественно? По-твоему, старый лысый тип в обтягивающей форме – это мужественно?
Питер задумывается, широко улыбается и встаёт.
- Пойдём?
***
Питер молчит. Он молчит, когда брат вытаскивает его из комнаты, в которой они устроились с Мэри. У неё красивая небольшая грудь, обесцвеченные жёсткие волосы и сколотый верхний зуб, который он постоянно задевает языком, когда они целуются. Её руки пахнут больницей. Говорят, её очень любят пациенты. Особенно мужчины в возрасте. Мэри – добрая девушка. Когда приходит Нейтан, она сидит у Питера на коленях – блузка расстегнута, юбка задралась, шумное дыхание над головой и влажные ладони. У неё очень красивый голос. Он шепчет ей об этом, целуя грудь, – Мэри не слышит. Он поднимает глаза, пальцы влажные, и он слегка сжимает их на её шее, чувствуя биение чужого пульса, смеётся. Иллюзия вседозволенности и власти. Она замирает, смотрит, не испуганно, удивленно – такое лицо, наверное, у какого-то процента молодых убитых женщин – выгибается, смеётся в ответ и опрокидывает Питера на постель. Стелется по нему и сползает вниз, трётся грудью о ширинку. У неё проблемы с координацией, она тяжело опирается ладонями по сторонам от его бёдер. Он должен завтра пригласить её на свидание – наверное, у него теперь появится девушка. Он помогает снять с себя брюки. Ему никто никогда не отсасывал и хватает дыхания, медленного движения языка вдоль уздечки и смыкающихся за головкой губ, чтобы перестать думать. А потом он открывает глаза и видит Нейтана.
Он молчит, когда Нейтан отстраняет Мэри, поднимает брата и одевает его.
Он молчит, когда они спускаются по лестнице. Стоит им выйти за дверь – Питер глохнет от музыки. Колени подгибаются, но брат держит его. Питер стискивает мягкую ткань пиджака. Ему неловко – она наверняка мнётся.
Он молчит, когда Нейтан ведёт его через комнату. Людей слишком много, все они танцуют – слишком быстро, слишком вразнобой, и одежда на них слишком яркая. Кружится голова, и Питер закрывает глаза. Он дёргается, когда слышит голос Эллис:
- Не знала, что брат нашего барашка такой красавчик. Оставь его Мэри, пойдём со мной.
Питер не видит её. Не хочет видеть. Она отвратительно пьяна. Её голос слишком высокий. Она больше не кажется красивой. Почему раньше казалась? Почему он пришёл сюда, когда она позвала? Зачем?
Питер молчит, когда Нейтан сажает его в машину и долго пристёгивает. Машина новая, ремень слишком тугой и долго не поддаётся, выскальзывая из рук. Питер смотрит в сторону, он старается расслабиться, глубже дышать и ни о чём не думать. Он считает фонарики, которыми увешано дерево у дороги.
Он надрался, у него стоит, а его брат перегнулся через него – дыхание возле уха, одна рука на плече, вторая скользит с ремнём от груди к бедру и обратно.
Питер замечает, что брат молчит, когда тот втаскивает его в комнату. Молчал с самого начала: молча забрал и привёз домой. Молча посадил на кровать и молча пошёл в ванную.
- Какого хуя, Нейтан? – Питер краснеет, он впервые матерится при брате.
Нейтан тщательно вытирает руки полотенцем.
- Моего однокурсника за подобное били по губам. Мне кажется, я понимаю, почему. Но ты сейчас слишком пьян. Ты хотя бы знаешь девушку, с которой я нашёл тебя? Или тебе это уже не кажется необходимым?
- Какого хуя, Нейтан? – Питер мнёт левой рукой покрывало и старается смотреть в глаза. Питер старается чётко произносить слова и пытается понизить голос – так он сам себе кажется значительнее. – Я не просил тебя приезжать. Мне было хорошо. Я веселился. А ты появляешься теперь раз в полгода, да ещё и с таким видом, будто спасаешь меня. Я теперь должен быть тебе благодарен? Да? Скажи.
Он переводит дыхание и громко сглатывает. Слишком много слюны. Слишком много вязкой горчащей слюны. Напротив его брат присел на край стола. У него очень чистые туфли. Будто он мыл в ванной не руки.
- Я никогда так не веселился. Меня никогда ни к кому не звали. Хэллоуин, Рождество, дни рождения, посвящения – всё это проходило мимо, без меня. Ты понимаешь, что меня больше никуда не позовут? Кому нужен парень, которого с вечеринки забирает старший брат? И у меня стоит, Нейтан. У меня всё ещё стоит. Мы были заняты с Эллис. Ты нас прервал. И что мне теперь делать? Может, ты и тут спасёшь меня?
Он облизывает губы и силится улыбнуться. Пауза затягивается, больше нечего сказать, и Питер с облегчением откидывается на спину. Он смотрит в потолок, ждёт, когда тот перестанет пульсировать, и тянется к молнии на брюках.
Он не помнит, какое ощущение появилось раньше – ладони брата поверх своей? дыхания на лице?
У Питера нет сил удивляться происходящему. Он просто разводит руки в стороны и почему-то думает о распятом Христе – он часто говорит и думает невпопад. Зажмуривается и начинает смеяться. Он не хочет, но хриплые звуки сами рвутся изнутри. Нейтан приспускает его трусы и кладёт руку на член. И это почти идеально. Питер очень шумно дышит, почти давится на вдохе, молчит – сильно закусывает губы изнутри – и удивляется, когда брат накрывает ладонью его рот.
Теперь сложнее дышать – Нейтан смотрит, он молча, не отрываясь, смотрит, дышит в прежнем ритме и дрочит ему. Питер дёргается, когда чувствует, что ладонь на лице чуть дрожит. Питер не понимает, когда открыл глаза, он снова начинает краснеть, но не может отвести взгляд.
Его трясёт. И он поднимает руку и кладёт Нейтану на плечо. Горячее. Вроде бы он сдерживается и гладит его лишь мысленно. Губы растягивает жалкая улыбка, и он думает, что лучше бы это была Эллис. Сейчас очень хочется чувствовать тепло. Хочется обнимать и чувствовать объятия. Хочется целовать и прижиматься всем телом. Хочется, чтобы всё произошедшее было началом, чтобы имело значение, чтобы после – не было стыдно, чтобы и завтра не мечтать забыть.
На секунду Питеру кажется, что он стоит на крыше. Случайное здание, не центр, не окраина, не самое высокое. Просто здание, на крышу которого легко попасть. На улицах ни души – недавно закончился обед. В небе тоже пусто. Проносится одинокая чайка, несколько взмахов крыльев – и она скрывается из виду. Питеру кажется, что минуту спустя он слышит её радостный хриплый крик, который Гудзон подхватывает и уносит в океан. И всё вокруг снова пронизано, всё заботливо обложено – как стеклянные ёлочные игрушки ватой – плотной тишиной. В окнах дома напротив отражается отражённое в воде солнце. Над ним только небо вперемешку с ветром. У дома останавливается машина, из неё выходит Нейтан. И Питер делает шаг ему навстречу…
Когда Питер кончает, Нейтан чуть прикрывает глаза. Его лицо неподвижно, и он отстраняется.
Холодно.
Пока Нейтан вытирает его, Питер не шевелится. Он смотрит на брата и думает, когда тот успел снять пиджак и закатать рукава рубашки.
- Её звали Мэри, малыш, – произносит Нейтан, возвращаясь из ванной. И тогда Питера накрывает.
Он хочет одновременно вжаться в кровать, стать невидимым, затеряться в складках измятого покрывала и сесть, выпрямиться до сведённых лопаток. Он не может поднять глаза на брата. А смотреть в пол или мимо было бы слишком трусливо.
Питер закусывает губу и ждёт.
Нейтан стоит напротив и застёгивает манжеты. Он спокоен и не собирается говорить о произошедшем.
Питер неловко переворачивается на бок и не может сдержать слёз. Он не хотел. Он ничего этого не хотел. Он чувствует, как прогибается матрац рядом. Чувствует, как руки Нейтана поднимают его, отбрасывают волосы от лица, и прижимается щекой к плечу брата.
- Что у тебя случилось, Питер?
От слов становится только хуже. Его колотит, не хватает воздуха. А Нейтан крепче прижимает его к себе, слегка покачивается и гладит по спине, задевая кожу в сбившемся на спину вырезе футболки.
Когда Питер успокаивается, брат бережно опускает его на кровать и ложится рядом. Лицо его ничего не выражает.
- Тебе лучше?
Лучше. Питеру лучше. Да.
Когда следующим утром Питер смотрится в зеркало ванной, он понимает, что готов провести здесь всё утро, весь день – сколько нужно. Здесь спокойно и нет Нейтана. Здесь всё, как прежде, как было до вчера.
Он моется два раза подряд. Раза три наводит порядок на полочке под зеркалом и долго держит в руках флакон с туалетной водой – подарком Нейтана. Питер пользовался ей только однажды. После поставил и больше не трогал. Только вспоминал, с какой гордостью Нейтан вручал её, говоря что-то о своём взрослом брате. А Питеру всегда почему-то казалось, что туалетная вода – любой элитный парфюм – это что-то, принадлежащее брату. Питер не любит пользоваться чужим.
Он вздрагивает, когда в дверь стучат.
- Питер, я не помешал?
На Нейтане домашние светлые брюки, и рубашка с распахнутым воротом.
- Я приготовил завтрак. Давай посидим вместе, мне уезжать через полтора часа.
Нейтан улыбается и не собирается говорить о вчерашнем.
***
Нейтан постоянно твердит ему об уверенности. Если вновь безоговорочно поверить брату, то все беды Питера от её отсутствия.
Питер верит. Раз за разом. Питер слушает, чувствует руку Нейтана на плече, верит и молчит, не споря и не возражая. Он не знает, как сказать брату, что ему просто неоткуда её взять. Он вырос в тени, его это устраивало. Он никогда не блистал и не привлекал лишнего внимания. Он просто жил. Чаще всего ему это нравилось. Отец сначала пытался его изменить, потом перестал замечать.
Брат продолжает говорить ему об уверенности.
Нейтану легко говорить. Ему всё легко. Из него выйдет прекрасный сенатор и отличный…
- Всё шутки шутишь, Пит, – Питер морщится и закрывает дверь в свою квартиру. Нейтан что-то говорит о Суреше, предвыборном штате и спонтанной регенерации. Питер смотрит на него и в голове крутится, всплывшее откуда-то: «Какого хуя, Нейтан?». После стольких лет разговоров у Питера наконец появилось что-то, пусть иллюзорное, неосязаемое, на грани нереальности, галлюцинации, но дающее ему призрак уверенности в себе. Этого оказывается достаточно, чтобы оставить работу и признаться в любви Симоне, на которую раньше он только смотрел, боясь даже коснуться, не то, что подумать о большем. К шедеврам нельзя прикасаться.
Он признаётся ей за пару минут до того, как Нейтан заявляет во всеуслышание, что его брат – сумасшедший и недавно пережил попытку самоубийства.
Питер не знает, каким образом он умудряется слышать Нейтана и отвечать ему. Вроде бы даже к месту. Он видит, брат злится, злится настолько, что начал ссору, не позаботившись о том, чтобы их никто не услышал. Он приходит в себя, когда из квартиры доносится голос Симоны.
Нейтан распахивает дверь, и Питер не успевает ему помешать. Он, запинаясь, отвечает девушке и начинает злиться. Злиться сильнее, чем вчера. Сильнее, чем когда уходит с приёма, игнорируя сочувствующие взгляды. Сильнее, чем когда дожидается Нейтана на стоянке и бьёт его, бьёт, кажется, до крови, а брат не думает отстраняться или бить в ответ – он успокаивает охрану и подставляется, говоря что-то про контроль над ситуацией. Сильнее, чем когда не находит, что сказать Симоне, кроме как:
- Слушай, то, что сказал Нейтан, – неправда.
Это звучит по-детски обиженно. И то, как он после тыкается ей в губы, выглядит скорее как просьба о нежности и доверии.
Ненужные воспоминания. Зачем это надо было говорить, Нейтан? Зачем – перед Симоной? Зачем?
После Нейтан достаёт конверт с деньгами. Питер ведь может исчезнуть на некоторое время? Он начинает мешать.
Питер боится того, что может ещё услышать. Поэтому уйти – лучший выход. Отстранить руку Нейтана и захлопнуть перед ним дверь.
Хлопка не выходит. Дверь старая, скрипит и закрывается с лёгким стуком.
***
Какой-то японец в своей книге писал, что самый страшный момент для самоубийцы не имеет ничего общего с болью. Самое страшное – это точка невозврата. Когда делаешь шаг с крыши небоскрёба и понимаешь, что выбор сделан. Раз и навсегда. И больше никто и ничего не исправит. Поздно. Слишком поздно.
Нейтан думает об этом, когда они с Питером остаются наедине. Брат жив. Его брат жив. Он порывается пойти к Сурешу, спорит с Нейтаном, приближается, подходит близко.
Близко. Нейтану кажется, он бледнее обычного. Ему чудятся кровавые брызги на свежей рубашке и слипшиеся пряди на затылке брата. Он думает, что глаза Питера намного темнее, чем он их запомнил.
- Может, если Клэр теперь здесь, я не взорвусь. Может, она пришла спасти нас. Поговори с ней, Нейтан. Она нужна нам.
Нейтан отводит глаза. Это он сейчас взорвётся. Он не может смотреть. Он не должен этого видеть. Это всё – не для него. Для какой-нибудь очередной Симоны, Эллис, а может, даже Мэри.
Когда заходит мать, Нейтан сдерживается, чтобы не отшатнуться от Питера – это было бы подозрительно. Всё в порядке. Его брат чуть не умер. Особенно острое ощущение близости, желание быть совсем рядом сейчас – это нормально.
Он почти не слышит, о чём говорят Питер с матерью. Он осознаёт реальность, когда спускается Клэр и говорит, что готова. Вскоре хлопает входная дверь – мать с его дочерью ушли. Кажется, по магазинам. Они собираются в Париж.
- Нейтан, – Питер улыбается и снова подходит к нему, – тебе больше не надо волноваться за меня. Я не умру.
Он похож на ребёнка, к которому на Рождество пришёл настоящий Санта. В детстве Питер верил, Нейтан постарался, в ежегодное чудо. Сейчас кажется, что он, возможный сенатор Петрелли, перестарался: его выросший брат слишком верит в чудеса. Теперь он рвётся спасать мир. Фантастика реальна, а невозможное возможно. Пока Питеру везёт, и это вселяет в него уверенность. Она ему идёт. Она его чуть не убила. Скорее всего – только пока.
- Питер, – Нейтан не знает, что сказать. Наверное, он просто хочет, чтобы брат замолчал и перестал повторять, что ему больше не нужна защита и опека. Если не нужна, если он со всем справится самостоятельно – к чему Нейтану вся эта афера с выборами? Ему не нужен только факт победы. Он жаждет власти, чтобы защитить. Мать, жену, детей. Питера. Его Питера.
Питер ждёт, слушает, внимает. Нейтан тоже молчит. Он молчит, а затем целует своего брата.
Наверное, они сошли с ума. Наверное, завтра надо сделать объявление, что он, Нейтан Петрелли, не может баллотироваться, его настигло семейное сумасшествие. Хотя, может, и не сумасшествие вовсе, а выбор другой реальности.
И он выбирает. Обнимая, притягивая, целуя человека, важнее которого у него никогда не было. И, несмотря на ситуацию, всё это кажется, невинным и чистым, как первая любовь в школе. Когда ты с понравившейся девочкой сначала гуляешь неделю, выбирая самые красивые места, а потом смущённо и неловко касаешься губами её губ, срежиссировав всё, до последнего жеста: это должно потрясающе смотреться и запомниться надолго, навсегда. Питер не девочка. Они не подростки, которые верят, что весь мир к их услугам. Стоит лишь сильно пожелать этого и прижаться к губам любимой. У них нет недели ухаживаний, нет месяцев на красивую историю любви, которая непременно была бы настолько похожа на какой-нибудь дурацкий фильм, что в этом было бы стыдно признаться даже себе. В их распоряжении несколько часов в случайно опустевшем доме родителей. Хрупкая тишина, чей срок неслышно отмеряют часы на запястье Нейтана.
А ещё Питер однозначно более искушён, чем та первая любовь.
- Тихо, всё в порядке, – слова, банальные, затасканные, смутно знакомые на вкус, вырываются раньше, чем Нейтан осознаёт их. Это даже не дежа вю. Это – как премьера спектакля. Подаётся реплика, давно отрепетированная с другим актёром. В его случае – актрисой.
Он не думает, что произнести, не выбирает. Он просто говорит. И понимает, что сейчас получается лучше, чем в прошлый раз. Ничто не отвлекает – ни светлые волосы, ни вырез в платье, ни слишком сладкий запах духов. Всё иначе. Более правдоподобно и искренне.
Диван в гостиной слишком светлый, слишком маленький и неудобный для них сейчас, но подниматься на второй этаж слишком долго. Они потеряют время, и наверху всё может показаться глупой ошибкой.
Нейтан укладывает Питера и опускается сверху. Он убирает волосы от лица брата и смотрит. Всматривается. Он прикасается, водит ладонями по прохладной коже шеи. Согревает, чувствует, как дёргается горло под пальцами. Это переполняет его безоговорочным счастьем, кажется, он смеётся, когда Питер улыбается в ответ.
Нельзя сказать, что Питер верит в судьбу. Вера накладывает какие-то обязательства. Он просто знает, что судьба есть. И последние несколько часов его не оставляет ощущение, что он избежал предначертанного. Что его жизнь – неточность, ошибка, которую скоро найдут и исправят. Иначе и быть не может – с этого момента он не существует, для него не предусмотрено друзей, девушки, работы. Ему больше здесь не место.
И он не может успокоиться, ему необходимо что-то делать, действовать. Он торопится, он почти паникует. А потом Нейтан его целует, и это внезапно оказывается выходом из лабиринта, в котором он блуждал. Он чувствует себя Тесеем, обретшим в темноте коридора нить. И он цепляется за неё. Он обнимает брата и отвечает.
В другой комнате, там, где Питер лежал несколько часов назад, до сих пор пахнет кровью. Он не хочет туда возвращаться.
Он стоит, потерянный, как ребёнок, оказавшийся один в супермаркете. Но его снова находит Нейтан. И укладывает на диван.
Уверенные прикосновения пальцев, ладоней, лицо Нейтана, застывшее и при этом почти одухотворённое. Противно? Мерзко?
Он сам расстёгивает рубашку Нейтана и тянет руки к его ремню. Брат замирает и выглядит почти беззащитным.
Питер почти ликует. Это чувство, новое, неясное, неконтролируемое, переполняет его. Нейтан, его Нейтан, такой впервые. Не только с ним – вообще. Питер не знает, что делать с этим открытием, этим знанием. И он с готовностью стонет, отвечает на любое прикосновение, подстраивается.
Когда Нейтан заполняет его, вместе с болью приходит ощущение жизни. Он, Питер, вернулся.
Нейтан не знает, сколько проходит времени, прежде чем он снова может думать. Питер, кажется, уснул. Нейтан смотрит на часы – у них есть ещё двадцать минут. Потом надо будет вставать и одеваться.
Питер стонет во сне, крепче обнимает и трётся щекой о грудь. Нейтан гладит брата по волосам.
Весь опыт Нейтана исчерпывается одним приключением пару лет назад. Он поссорился с женой, уехал, лил дождь, и на обочине ловил машину студент в смешной куртке с капюшоном. Нейтан притормозил и увидел, как парень отбрасывает волосы со лба. Тогда он не понял, почему жест показался настолько знакомым. Они трахнулись около какого-то общежития, не выходя из машины. Парень был опытный, угловатый, нарочито шумный и норовил оставить Нейтану номер телефона. Нейтан, размякший, оглушённый, трепал его по щеке, словно собаку. Он разрешил поцеловать себя и обещал позвонить. И взял мятую бумажку с пляшущими цифрами, чтобы выкинуть её за поворотом.
Питер совсем другой. Он ничуть не похож на того случайного попутчика. Он удивлён, почти смущён, когда стонет. Он краснеет пятнами и выгибается.
В этот раз Нейтан всё сделал сам и вся ответственность – на нём.
***
Все, кто учится на медицинском, проходят через это. И когда другие сдают всевозможные анализы, признаваясь по сути в собственной паранойе, Питеру кажется, что он может абсолютно точно сказать, чем болен. Нет надобности в беготне по врачам и трате времени на ожидание результатов. Всё просто – он болен одиночеством. Это врождённое и не подлежит лечению. Не на современном уровне развития медицины. Пациенту Петрелли следует принять свой диагноз и смириться. Люди ненадолго приходят в его жизнь, удивлённо озираются, не понимая, как их сюда занесло, и, не попрощавшись, исчезают. Ныне и присно.
Возвращается только Нейтан. С каким-то непонятным упорством. Раз за разом. И на мгновения, пока они рядом, Питер даже верит в то, что, возможно, лекарство есть.
Он готов улыбнуться. Всё должно кончиться именно так. Пришло время умирать по-настоящему. И есть соблазн сделать хоть это не в одиночку. Забрать с собой половину Нью-Йорка. Ну или меньше. Как получится.
Питер поднимается с колен и поворачивается к Клэр. Она готова. Ресницы слиплись от слёз, пистолет дрожит в руках, но она сможет.
Наверное, нужно сказать ей хоть что-нибудь ободряющее, но ничего не идёт на ум. Поэтому он просто командует:
- Давай. Стреляй.
Говорит ещё, она отвечает, проглатывая целые слоги. Плачет. И Питер думает, что вряд ли она попадёт с первого раза. Наверное, будет больно.
Он зажмуривается и вдыхает, готовясь. А потом рядом оказывается Нейтан.
Питер никогда не был лучшим. Ни в школе, ни после. Он всегда был просто Питером. Он не любил называть свою фамилию, и знакомые часто удивлялись, узнавая, что он «из тех самых Петрелли».
Питер никогда не был особенным. Сначала он просто учился. Затем просто работал. Медбратом. Сиделкой. Он ничем не мог изменить судьбу людей, с которыми сталкивался. Он лишь мог дать им нужные лекарства в нужное время и ощущение неодиночества. Бывало, они привязывались к нему, его пациенты. Только это ничего не меняло. Ни в их жизни, ни в его. Они умирали, он уходил.
- Отпусти меня, Нейтан.
Так странно мёрзнуть, когда ты наполнен нестерпимым опаляющим жаром.
- Но я же тебя несу.
Им обоим приходится кричать, чтобы другой услышал. Питеру хотелось бы вспомнить запах одеколона Нейтана, невозможно – ни вспомнить, ни почувствовать. Ветер такой, что нельзя прижаться. Сейчас он ничего не может – даже открыть глаза. Остаются осязание и слова.
Он что-то говорит. Что? Какая разница? Он эгоист. Отец был прав. И сейчас Питер позволяет себе последний каприз: побыть рядом несколько лишних секунд, чувствуя руки Нейтана и его самого – своими ладонями.
Потом – оттолкнуть. Всё правильно. Всё так и должно быть. Питер закрывает глаза и представляет, что падает не один.
У него получается.
-
-
12.07.2013 в 14:59-
-
12.07.2013 в 19:40спасибо Вам!)
пользуясь случаем - читайте наши выкладки на ФБ.) петреллицест тоже обещает быть в них)
-
-
12.07.2013 в 22:50